"Я готов умереть ради театра": как профессия выбрала Гудису Тодуа

Ставит в Абхазском театре пьесу "Маленький принц", активно репетирует в РУСДРАМе роль Петра в рок-опере "Иисус Христос – суперзвезда" - будет петь вживую. Преподает в детской театральной студии при Абхазском театре. По приглашению фонда Баграта Шинкуба снимает серию мини-фильмов по методике преподавания абхазского языка. Снялся в рекламе всемирной музыкальной платформы Spotify. Наконец, у Гудисы есть собственное видение выхода национального театра из кризиса.

– Десять лет назад, когда я заканчивал школу, эта профессия была для меня понятием далеким и недоступным. Театральных кружков, в которых ребенок мог бы познакомиться с актерским ремеслом, в Абхазии не было, а ходить в театр было все равно что полететь в космос.

– Да, я выбирал между журналистикой и экономикой. Но оказалось, что именно в тот год набора на журфак не было, поэтому оставался вариант с экономическим факультетом. Вступительных экзаменов я не боялся, в репетиторах не нуждался, потому что хорошо учился в школе.

– Моя классная руководительница увидела объявление о наборе целевого абхазского курса в Санкт-Петербургский университет культуры и искусств и рассказала об этом мне. Я решил попробовать и пришел на прослушивание. Прочитал несколько стихотворений, басню и показал этюд на заданную тему.

– Абсолютно не готовился. Более того, я даже точно не знал, где находится театр. Я просто пришел, особо ни на что не надеясь, а по дороге домой мне позвонили и сказали, что я прошел отборочный тур и мне необходимо срочно собрать документы для Минкульта.

– Скорее я был в ступоре, так как все это нужно было объяснить родителям.

– Конечно, нет. У меня вообще семья совершенно нетворческая. Я сначала рассказал об этом маме, затем был собран консилиум из родственников, и состоялось обсуждение этого вопроса. В результате, хоть и с некоторыми опасениями, мое решение уехать учиться в Питер было поддержано.

– Нет, я уверен, что эта профессия сама выбирает людей, а не наоборот. Даже закончив театральный вуз, нет никаких гарантий, что человек обязательно станет артистом. Многих ребят с параллельных курсов выбросило из профессии, и я считаю, что это настоящая трагедия. Если бы подобное случилось со мной, то это было бы концом моей жизни.

– Эти четыре года были совершенно для меня невероятными: столько сильных эмоций и интересных знакомств. Не зря говорят, что студенческие годы – это самое счастливое время в жизни человека. Мне искренне жаль людей, которые заканчивают школу и никуда не поступают. Я считаю, что этот период ничем нельзя восполнить.

– Я понятия не имел, что он из себя представляет. Я ощущал себя человеком, из которого лепили актера. Видимо, моя сердечная чистота и восприимчивость – это то, из-за чего меня взяли в институт.

– Владимир Павлович Фунтусов-Нечкин и его помощница Елена Соболева. Это очень скромные люди, они малоизвестны широкой публике, но активно снимаются в кино и играют в спектаклях. Эти преподаватели не только учили нас актерскому ремеслу, но и старались привить необходимые человеческие качества. Этого, кстати, очень не хватает некоторым актерам Абхазского театра. У нашего мастера был замечательный проект – премия имени Андрея Толубеева в БДТ. Она присуждается за значительный вклад в развитие современного театра, радио, кино, телевидения и современной драматургии. Благодаря этому проекту, нам удалось познакомиться со многими известными артистами, например, с Евгением Мироновым, Иваном Краско, Анастасией Мельниковой. Это было непередаваемо и очень полезно.

– Профессия актера очень далека от быта, она совершенно не бытовая. У нас даже не было времени думать о таких приземленных вещах. Сам график учебы был построен очень плотно. С 8 до 15 были лекции, а с 15 до 20 мы занимались актерским мастерством. Это могли быть как самостоятельные занятия без мастера, так и групповые. С 20 до 24 мы репетировали в театре "Под самой крышей", где худруком работал наш мастер курса.

– Да, в воскресенье, но большая часть дня уходила на подготовку к понедельнику. У нас же были еще и общеобразовательные предметы, по которым часто задавали писать рефераты или делать доклады. Для будущего актера очень важно быть в тонусе. Кстати, одна из причин глубокого кризиса в Абхазском театре заключается в том, что артисты не в тонусе и при этом еще и разобщены. Да, у них есть профессия, но этого мало. Если периодически не открывать замок ключом, то он заржавеет.

– Не было, я изначально хотел вернуться в Абхазию и работать именно в Абхазском театре. В этом плане я патриот. Надо сказать, что почти весь наш целевой курс вернулся домой: кто-то сейчас работает в РУСДРАМе, кто-то в Абхазском театре. Но это, скорее, исключение из правил. Поступающие по лимиту в российские вузы часто не возвращаются домой. Для меня это неприемлемо, и я таких людей не понимаю. Среди моих знакомых есть "невозвращенцы", общение с ними почти всегда приводит к конфликтам и жарким спорам.

– Я так не думаю. Находясь в Абхазии, ничего не мешает развиваться, где угодно, хоть в США, хоть в Европе. Главное – быть профессионалом и любить свое дело.

– Это была сказка "Пастух и кот" в постановке Алхаса Шамба. Я играл роль мелкого пакостника. Постановка детская, форма - легкая, мне было легко работать. С этой сказкой мы много гастролировали, но других ролей у меня не было, да и сейчас нет.

– Я считаю, что причина в существовании у режиссеров определенных штампов, которые мешают развитию театра.

– Конечно. Люди, от которых зависит жизнь театра, не хотят понять, что будущее театра в руках молодых.

– Они не горят театром и не готовы умереть ради него, а я готов. Поэтому проблема Абхазского театра не в дирекции, а в том, насколько режиссеры вместе с труппой вовлечены в свою работу. Пока они не научатся отделять быт и свои желания от сцены, театр будет и дальше умирать. На данный момент, к сожалению, многие актеры просто ходят по сцене, но в этом нет самого главного - души и сердечной чистоты.

– На самом деле, все просто. Например, я сейчас активно репетирую в РУСДРАМе, но не было ни одного дня, чтобы я не пришел в Абхазский театр. Я стараюсь быть в курсе всего, что там происходит: от настроения охранников до того, в каком месте протекает крыша. Мне интересно все в театре, у меня обо всем болит душа. Вот когда все актеры тоже будут небезразличны к месту, в котором они служат, тогда можно надеяться на развитие. При этом старшие коллеги должны быть примером для нас, молодых. Но они, к сожалению, предпочитают находиться в стороне от реальных проблем, поэтому мое поколение актеров духовно вымирает.

– Ничего хорошего. Все ждут каких-то решений сверху и оправдывают свое бездействие всем, чем угодно: от проблем с бухгалтерией до личности предполагаемого руководителя. Мне эта позиция абсолютно не понятна. Что может мешать настоящему актеру работать на сцене, а режиссеру ставить спектакли? Мне никто и никогда не сможет помешать работать: ни президент, ни министр культуры. Просто надо действовать. Только в этом случае что-то получится. А если режиссер за несколько лет поставил всего два спектакля, выжидая момент, когда он станет художественным руководителем, то я сомневаюсь, что он сможет остаться в своей профессии. Все, что находится вне сцены, должно быть в стороне.

– Здесь нет особых секретов. Все актеры совершенно разные, поэтому необходимо искать свой особый подход к каждому. На самом деле, это большая проблема. Почему у многих режиссеров в спектаклях играют одни и те же актеры? Потому что с другими они не могут наладить творческую взаимосвязь, у них к ним предвзятое отношение.

– Я абсолютно нейтрально отношусь ко всем. Могут быть, конечно, любимые актеры, но для меня они все равны, несмотря на звания. Во время работы над "Шедеврами" я иногда проявлял свои эмоции, и далекие от театра люди мне много раз говорили, что так нельзя, что они старшие и так далее. Но я с этим не согласен. Во-первых, наша профессия устроена таким образом, что у актеров нет ни пола, ни возраста. Во-вторых, существует  определенная этика взаимодействия как режиссера с труппой, так и артистов друг с другом. Об этом написано много книг, в том числе и Станиславским. Наконец, в-третьих, каждый должен заниматься своим делом.

– Нет, это совместный проект Нодара Чанба и Гунды Сакания. Первоначально режиссером должен был быть другой человек, но, когда стало понятно, что на постановку не выделят средства, он отказался. В результате эту работу предложили мне. Я не стал ломаться, капризничать, говорить, что подумаю, и просто согласился, реализовав этот проект совершенно без вложений. Мы не стали мелочно требовать себе гонорары, даже декорации были созданы из того, что уже было в цехах.

– Сначала необходимо было придумать форму. Это было легко, так как я учился в поэтичном Питере. В этом городе и сегодня есть кафе "Бродячая собака", в котором раньше читали свои стихи Ахматова, Гумилев, Блок, Маяковский и Есенин. Я решил попробовать воссоздать эту обстановку, именно поэтому на сцене появились столы, а атмосферу самого спектакля удалось сделать спокойной и томной. На втором этапе мы стали читать. Стихотворения были настолько красивыми и художественными, что мне захотелось расширить и сценографию, и количество участников. Поэтому уже со вторых "Шедевров" я стал использовать музыку и ввел в состав несколько молодых актеров из моей детской театральной студии.

– Я решил, что для каждого стихотворения должна быть своя история. После этого мне захотелось связать эти истории друг с другом. Учитывая, что стихов больше 20, это был титанический труд. Мое воображение постоянно генерировало картинки для этого проекта, но только к последним выпускам этого цикла я увидел, что выбранная мной форма, сценография, музыка, подбор артистов и стихи стали складываться в определенную целостную структуру.

– Многие, кстати, не оценили этот проект, но для меня как режиссера ясно одно: нам удалось ни с чем не "переборщить" и сделать качественную и искреннюю работу. Учитывая все условия и обстоятельства вокруг этого проекта, я считаю, что в целом получилось неплохо.

– Мне всегда была интересна режиссура. Еще в студенческие годы я подумывал об этой специальности. К сожалению, в моем университете не было этого направления. Я пробовал решить вопрос с обучением через наше Министерство культуры, но пока безрезультатно. Но я не сдаюсь. На данный момент пытаюсь наладить контакты с Иналом Ардзинба, возможно, через "Будущее Абхазии" что-то и получится.

– Это непростая история. До распределения ролей почти весь коллектив театра, включая директора, был уверен, что главную роль буду играть я. Однако роль Ромео досталась другому артисту, Бенару Кове, а мне предложили сыграть крошечную роль Париса. У меня состоялся сложный диалог с режиссером, в ходе которого он сказал, что просто не видит меня в главной роли.

– У меня пропало всякое желание играть в этом спектакле, но вмешались обстоятельства. Примерно за неделю до премьеры актера, играющего Меркуцио, сняли с роли и предложили ее мне. Я ввелся в спектакль буквально за несколько дней.

– В контексте того, что он поставил и как распределил роли, я, наверное, действительно не Ромео. Интерпретация пьесы оказалась не совсем канонической, а я считаю себя все-таки больше классическим актером.

– Они совершенно разные. Мне ближе Валерий Кове. Я чувствую, что он - мой режиссер, хотя отношения с ним складывались непросто. На одной из репетиций между нами произошел небольшой конфликт, после которого в полной тишине мы внимательно посмотрели друг другу в глаза, и я, человек очень ранимый, вышел из зала и больше в этом спектакле не играл. Но, видимо, между нами тогда возникла какая-то эмоциональная химия. Чуть позже Валерий Михайлович постепенно ввел меня в главные роли своих постановок вместо Бенара.

– В Русском театре происходит одно: работа, работа и еще раз работа, которая не заканчивается никогда, и это очень хорошо. Репетиции идут до 23-24 часов. Единственное желание после этого - добраться домой, принять душ и лечь спать. Представить, что в РУСДРАМе можно сидеть и часами кого-то обсуждать, осуждать или на что-то жаловаться, совершенно невозможно. А в Абхазском театре, к сожалению, многие коллеги живут негативом, питаются сплетнями и ненавидят друг друга.

– Это чувство я не понимаю. Все актеры разные, у каждого  своя органика, мимика, чувства, внешность, жизнь и душа. Вообще, самое глупое –  это сравнивать актеров. Результат –  Абхазский театр живет прошлым, не думает о будущем и не видит перспективу. Шлейф взаимных и многолетних обид делает развитие единственного в стране национального театра невозможным. В Абхазском театре дело только за молодыми. Именно вокруг актеров надо выстраивать постановочный процесс. Необходимо собрать всех ребят – выпускников театральных вузов Москвы и Питера и загрузить их работой. На следующем шаге нужно обновить режиссерский состав, пригласив молодых специалистов из России. Наконец, тщательно подобрать репертуар, пьесы должны быть актуальными и интересными.

– Безусловно. Штатный режиссер – это почти всегда скучно, предсказуемо, узнаваемо и однообразно. Максимум, что можно ему доверить – это один качественный спектакль в год.

– Моя профессия – это мой друг, моя душа и мой соратник. Это то, что помогает пережить жизненные невзгоды. Это то, что никогда меня не предаст.