Об особенностях органных фестивалей в Пицунде и о том, как создавала некоторые детали для Пицундского органа рассказала в интервью Sputnik Органный мастер с полувековым опытом, органистка, председатель секции органных мастеров Ассоциации фортепианных мастеров Международного союза музыкальных деятелей, Заслуженный работник культуры Российской Федерации Наталья Малина.
Беседовала Наала Авидзба.
— Наталья Владимировна, вы проходили стажировку в Потсдаме в органостроительной фирме "А. Schuke" как раз в тот период, когда там конструировался орган для Пицундского храма…
— Я находилась на стажировке в фирме "А. Schuke". Я там работала. Одним из моих заданий были кое-какие трубочки для Пицундского органа, я паяла некоторые его детали.
На тот момент я была старшим органным мастером Московской консерватории, работала концертмейстером. На сегодняшний день я 48 лет работаю в консерватории с органами.
— Когда вы узнали о том, что в Пицунде будет установлен орган?
— Когда-то в свое время мы отдыхали в Пицунде, потому что мой отец ездил в командировку по каким-то делам. Это было начало 60-х годов. У меня даже сохранилась фотография, как мы сидим на берегу. Еще нет ни корпусов, ничего. Еще тогда только решался вопрос, будут ли что-то делать в этом месте.
Потом мне позвонили из Всесоюзного центрального совета профессиональных союзов. Сказали, что создается курортный комплекс и что есть такая идея установить орган, чтобы сохранить храм. Потому что на те времена он был неухоженный, вся территория была запущена, заброшена. Чтобы и это сохранить, и соединить это с музыкой, приняли такое решение.
Встречались с представителями ВЦСПС и Шуке-старшим, моим учителем, и разрабатывали, каким должен быть инструмент.
— Вы в составе комиссии в 1975 году принимали орган. Как это происходило, на что в первую очередь обращают внимание члены принимающей комиссии?
— Приемка органа происходит так, что мы обязательно должны посмотреть инструмент, как он стоит, красиво не красиво, поиграть, послушать разные регистры, клавиши, хорошо ли работают все клавиатуры, хорошо ли все клавиши ходят. Словом, со всех точек зрения познакомиться с инструментом – и звуковой, и технической. Обязательно я внутрь всегда хожу. Как расположено внутри – удобно неудобно. Концерты обычно играются на приемке органа. С момента приемки начались фестивали.
— У органных фестивалей в Пицунде были какие-то свои особенности?
— Вы знаете, есть такое понятие муки творчества. Так вот здесь никаких мук не было. Просто от души игралось, потому что все кругом великолепно. Откроешь в семь утра окно, из храма несется музыка, потому что Гарри Коняев играет, он всегда занимается с утра. Под окном цветут кусты граната, все благоухает, птицы летают, климат изумительный, место прекрасное совершенно.
На фестивали приезжали все органисты фактически со всей страны. Мы все друг друга знали, все было очень дружно и радостно. Это было здорово еще и потому, что тут была совершенно необычная публика. Потому что обычно в концертный зал приходит публика после рабочего дня, то есть усталая немного. А тут публика приходила свежая. Они впитывали все как губка.
Я помню, на один из концертов пицундские ребята, организаторы, у меня запросили программу. Я прислала две программы на выбор. Они были рассчитаны на два больших концерта, а мне их поставили в один. Я долго выбирала, как быть, чтобы вошла хотя бы часть. Конечно, что-то я не сыграла, помню, я там не сыграла Брамса. Я сыграла концерт, как у вас там полагается, час с какими-то минутами и ушла в артистическую. Моя ассистентка что-то спросила о регистровке во время концерта, и я ей ответила: "Пойдем, я тебе на пульте покажу". Я вышла, а там около пульта публика стоит и не уходит. И вдруг из публики кто-то протянул: "А где Брамс?" Видимо, в программе прочитали. Я ахнула, говорю: "Ну хорошо, сейчас сыграем". И мне пришлось сесть и еще сыграть Брамса. (улыбается)
Обстановка была очень хорошая. Потом разразилась война. Сколько Марина (Шамба – Sputnik) перенесла и вложила сил, чтобы сохранить, уберечь его. Я ей постаралась помочь, чтобы инструмент заиграл снова. Несколько раз приезжала, иногда залезала в орган, механику подрегулировать, немножко почистить, консультировала мастеров. У вас очень трудный климат, очень высокая важность. Дерево и клей ведут себя плохо, они размокают.
Марина совершенно героически отстояла орган. Если бы ни ее слезы, ее сердце, не удалось бы сохранить. И, конечно, огромное спасибо Хибле Герзмава.
— Как вы считаете, насколько удачно удалось объединить Пицундский храм и орган?
— Представьте, что вы шьете платье на девушку. Оно не куплено в магазине, а сделано полностью по ее фигуре. Вот так орган себя чувствует в этом зале. Органы не производятся таким образом, что мы сперва что-то делаем, а потом решаем, куда это отправить. Сначала решаем, куда, для какого зала нужен инструмент. Зал этот обмеряется, берутся все размеры, на акустику и на внешний вид этого зала строится инструмент. И тогда уже ясно, какие туда нужны регистры, каких размеров, что и как. Пицундский орган делался на это помещение. Какие надо ставить регистры в этот орган, из какой звуковой материи это все должно быть, рассчитывалось по акустике этого помещения. Я это сочетание воспринимаю совершенно естественно, как плоть и кровь.
