Просыпаться не хотелось. Сквозь сон я слышал, как дождь идет стеной, и зарылся лицом в подушку.
– Ты же хотел сегодня утром поработать, а уже одиннадцать, – сказала жена.
– Я спать хочу, сегодня выходной. У меня есть пара текстов, но они не горят, потом сделаю, – пробурчал я. – Не мешай.
– Ты собирался писать колонку про Маркеса, а она ждать не может.
Я открыл глаза. Точно ведь, не может. – Да, сдать надо сегодня, потому что завтра он умер.
– Маркес умер завтра… У тебя уже есть начало! И еще этот внезапный ливень. Помнишь: "Дождь шел четыре года, одиннадцать месяцев и два дня?"
– Как же в тему! Кстати, что ты у него больше всего любишь?
– "Сто лет одиночества". А ты?
– "Море исчезнувших времен" и "Глаза голубой собаки".
Мы сидели, пили кофе. Дождь и Маркес. Старика жутко не хватает и не потому, что от него чего-то ждали – последний роман вышел за десять лет до смерти. А потом его настигла болезнь. Не в первый раз, но тогда окончательно, лишив разума. И все-таки, и все-таки… Ощущение того, что где-то на земном шаре живет он, делало мир иным, так же, как в начале нулевых осознание, что живы Воннегут, Сэлинджер, Брэдбери, Фаулз, Апдайк, Антониони, Бергман…
Я приведу несколько цитат. Они предвзяты — у каждого ведь свой Маркес.
"Всесилие власти относительно"
"Полковник положил на столик в зале пачку линованной бумаги, ручку, промокательную бумагу, поставил чернильницу. Дверь в спальню он оставил открытой на случай, если придется советоваться с женой".
"Полковнику никто не пишет”
"Ни одна книга вам не даст ответы на все вопросы – это под силу только вам самим"
"Макондо уже превратилось в могучий смерч из пыли и мусора, вращаемый яростью библейского урагана, когда Аурелиано пропустил одиннадцать страниц, чтобы не терять времени на слишком хорошо ему известные события, и начал расшифровывать стихи, относящиеся к нему самому, предсказывая себе свою судьбу, так, словно глядел в говорящее зеркало".
"Сто лет одиночества"
"Любви без жертв не бывает"
"Не выдержав, она опустилась на колени и губной помадой написала на белых плитках: "Глаза голубой собаки". Аптекарь бросился к ней: "Сеньорита, вы испортили мне пол. Возьмите тряпку и сотрите немедленно!" И весь вечер она ползала на коленях, стирая буквы и повторяя сквозь слезы: "Глаза голубой собаки. Глаза голубой собаки". А в дверях гоготали зеваки, собравшиеся посмотреть на сумасшедшую".
"Глаза голубой собаки"
"Лицемерие дается нам воспитанием"
"Грустное зрелище – женщина, превращенная в паука за то, что однажды ослушалась родителей. Посмотреть женщину-паука стоило дешевле, чем посмотреть ангела, кроме того, разрешалось задавать ей любые вопросы о ее странном обличье, рассматривать ее и так и эдак, чтобы ни у кого не оставалось никаких сомнений в отношении истинности свершившейся священной кары".
"Очень старый человек с огромными крыльями"
"Палачами зачастую становятся далеко не самые отвратительные люди"
"Имени следователя нет ни на одной из страниц, однако совершенно очевидно, что этого человека сжигала литературная лихорадка. Без сомнения, он читал испанских классиков и некоторых античных и хорошо знал Ницше, модного в те времена среди судейских чиновников. Замечания на полях – не только из-за цвета – казалось, были написаны кровью. Загадка, которую подбросила следователю судьба, привела его в такое замешательство, что он позволил себе множество лирических отступлений, явно противоречащих необходимой точности его занятия".
"История одной смерти, о которой знали заранее"
