Западные политики, а равно и местные патриоты заграницы полностью прониклись книгой Джерома К. Джерома "Мир сцены", в которой ясно и убедительно показано, почему А. А. Навального отравили "Новичком", пишет колумнист РИА Новости Максим Соколов.
"Злодей на сцене гораздо лучше злодея в жизни. Последний в своих поступках руководствуется лишь корыстными, эгоистическими побуждениями. Злодей из пьесы совершает зло, не стремясь к личным выгодам, а только из любви к этому виду искусства. Само злодейство служит ему наградой. Он упивается им.
"Насколько приятнее быть бедняком и злодеем, чем с чистой совестью владеть всеми сокровищами Индии", — говорит он про себя.
Затем он кричит: "Я буду злодеем! Я зарежу доброго старичка, хоть это мне дорого обойдется и причинит массу хлопот, я засажу героя в тюрьму. Златокудрое дитя скажет, что я нехороший дядя, и, возможно, не захочет даже меня поцеловать. Потом комик посрамит меня в своих куплетах, а селяне возьмут себе выходной день и начнут разгуливать около трактира и гикать и улюлюкать при моем появлении. Так всегда бывает. Но все равно я буду злодеем, ха-ха!"
А тот, кому образ упоенного злодея покажется не вполне правдоподобным, тот сам злодей. Которого постигнут суровая кара демократического закона и всеобщая ненависть и презрение честных людей. О чем тут спорить? Что доказывать?
Тем более что иррациональные, но оказавшиеся очень кстати злодейства случались в международной политике и прежде.
В 1797 году победоносно завершившему итальянскую кампанию генералу Бонапарту понадобилось удовлетворить Австрию какими-то уступками — за чужой счет, разумеется. Хотя Венеция в течение всей кампании сидела тише воды ниже травы, тут же выяснилось, что на рейде в Лидо был кем-то убит один французский капитан. Молившему о пощаде венецианскому дожу Бонапарт написал: "Я не могу вас принять, с вас каплет французская кровь ("с вас каплет "Новичок", написали бы нынче)" — и после тринадцати веков самостоятельного существования Венецианская республика была раскассирована.
Но и в XX веке случаев иррационального злодейства, на которые миролюбивые (в таком качестве они себя рекомендовали) страны были вынуждены отвечать, было довольно много. Нападение (якобы) Польши на приграничный немецкий Гляйвиц 31 августа 1939 года. Артиллерийский обстрел (якобы) Финляндией приграничной деревни Майнила 26 ноября 1939 года. Атака (якобы) Вьетконга на эсминец США в Тонкинском заливе в августе 1964 года.
С надлежащими последствиями.
В прежнем дипломатическом языке для этих случаев было специальное выражение — "инцидент, могущий вызвать войну". И часто вызывавший.
Прелесть нынешнего казуса с Навальным (как прежде со Скрипалями) в том, что он вполне подпадает под это определение. Инцидент — есть неспровоцированное применение боевого оружия, влекущее за собой известные последствия. Но разве не то же самое — если верить всемирным силам добра — случилось с Навальным?
Хотя у былых инцидентов было важное свойство, отсутствующее нынче. Страна, устраивающая нападение на радиостанцию в Гляйвице, по крайне мере, понимала, что дело разворачивается нешуточное.
Всю меру понимания выразил тогда рейхсмаршал Геринг — "Да поможет нам Бог, если нам суждено проиграть эту войну".
Такого рода акции их устроители рассматривали как приведение в действие адской машины, после чего шутки в сторону. Современные же устроители рассматривают такие акции как компьютерную игру, которая по определению не может привести к фатальным последствиям в реале. Ужасные слова не влекут за собой ужасные последствия. Постмодернизм, как и было сказано.
Игра с огнем объяснима. Последняя настоящая война закончилась 75 лет — три четверти века! — назад. И политики, и военные родились и выросли в условиях благодетельного мира, и мысли людей прежних поколений, знавших о войне не понаслышке (взять хоть поименованного выше Геринга с его "Да поможет нам Бог etc."), до них недоходчивы.
Конечно, 8 мая пока еще произносится ритуальное Nie mehr! — "Никогда больше!", но что именно никогда больше, они уже не понимают. Пятидесятилетние и шестидесятилетние дети, которые уже не станут взрослыми, и словосочетание "инцидент, могущий привести к войне" для них не из тучи гром. Он пугает, а мне не страшно.
"Вид символа мира им сладок и мил,
По мне — это чуть ли не розга.
Где крепость им чудится нравственных сил,
Там мне — размягчение мозга".
Дело давно не в Навальном, который по большому счету всем героям пьесы интересен не более, чем Скрипаль. Дело в размягчении мозга политиков, причем достигнутом без всякого "Новичка". Само размягчилось.