Напомним, что речь идет о взимании Евросоюзом сбора с импортной продукции, при производстве которой выделяется углекислый газ, пишет Александр Собко для РИА Новости.
Таким способом ЕС хочет поддержать конкурентоспособность своих производителей. Ведь они уже несут дополнительные расходы, так как частично оплачивают свою эмиссию углекислоты, а в будущем — с ростом стоимости выбросов и ужесточением нормативов — таких затрат станет еще больше. Кроме того, одновременно налог призван стимулировать другие страны к переходу на низкоуглеродную энергетику.
Неопределенностей пока очень много: сроки введения, объем сборов и темпы их роста, механизмы применения и администрирования и многое другое. Наиболее пессимистичный сценарий подразумевает, что налог может быть введен уже в 2022 году, хотя такое развитие событий все-таки маловероятно: слишком многое нужно еще согласовать. В частности, немало вопросов связано с тем, в какой степени новый налог соотносится с правилами ВТО.
Хотя конкретики недостаточно, обсуждение уже идет, а предварительные оценки говорят о нескольких миллиардах долларов дополнительных расходов ежегодно на начальном этапе для российских экспортеров.
Здесь стоит отметить, что под действие налога, вероятно, попадут в первую очередь производители стали, некоторых минеральных удобрений и в меньшей степени — производители нефти и газа. Этот кажущийся парадокс связан с тем, что учитываться будут выбросы именно углекислого газа при производстве, а не при потреблении продукта.
Так или иначе, многие российские экспортеры уже готовятся к введению налога. Пока широко практикуется самый простой подход, который ни к чему не обязывает: "озеленение" используемой в производстве электроэнергии. Примеров уже очень много. Например, золотодобытчик "Полюс" объявил, что через систему "зеленых сертификатов" полностью обеспечил потребление энергии от возобновляемых источников. А "Сибур" договорился о поставках энергии с Адыгейской ветроэлектростанции. При этом, как правило, зеленая энергия, разумеется, не поступает непосредственно на объект, а просто берется из сети.
Хотя такая схема вызывает очевидные вопросы, тем не менее именно этот подход уже используется во всем мире. Ведь объем используемой в рамках таких "зеленых сертификатов" энергии ВИЭ не может быть больше объема выработки зеленой энергии.
Остается главный вопрос: какие типы электроэнергии будут учитываться в "безуглеродном зачете". Понятно, что таковыми будут все ВИЭ (ветер и солнце), но их у нас совсем немного в общем потреблении.
Намного лучше ситуация с крупными ГЭС и АЭС. Но будут ли они учитываться как безуглеродные источники — основной вопрос. Поэтому пока российские экспортеры стремятся в первую очередь зарезервировать под себя энергию солнца и ветра и во вторую очередь — гидроэлектростанции.
Но электроэнергия — лишь часть энергозатрат. К примеру, энергозатраты при производстве удобрений и стали связаны также с потреблением природного газа и угля соответственно. В обоих случаях процессы проходят с выделением углекислого газа.
В Европе одним из решений здесь рассматривается либо электрификация процессов, либо использование водорода вместо газа и угля. В этом контексте российские производители алюминия, использующие энергию крупных ГЭС (если такая энергия будет учитываться как зеленая), даже выиграют по сравнению с производствами алюминия, у которых более высокий углеродный след.
Из вышесказанного становится ясно, почему Россия в последние месяцы активно включается в низкоуглеродную повестку и принимает правила игры декарбонизирующейся глобальной энергетики. В частности, российские компании будут отчитываться по объему выбросов парниковых газов, правда, на первом этапе без каких-либо обязательств. Развиваются программы поддержки ВИЭ, на днях появились планы по продвижению электромобилей.
За всем этим остается главный вопрос: где же та грань между необходимыми подвижками в пользу безуглеродной энергетики и теми преимуществами, которые дают нам собственные запасы дешевого в добыче газа. Ответ на этот вопрос непрост и в любом случае подразумевает детальные обсуждения в каждом конкретном случае после публикации законопроекта ЕС.
Но уже сейчас можно сформулировать несколько направлений, в рамках которых будет с той или иной интенсивностью развиваться российская низкоуглеродная энергетика.
Во-первых, это производство и экспорт водорода, получаемого без выбросов углекислого газа (возможен экспорт в форме аммиака). Особенности и возможные риски такого экспорта подробно обсуждались нами ранее.
Во-вторых, использование того же водорода и зеленой электроэнергии внутри страны при производстве экспортных товаров — с тем, чтобы не платить или минимизировать тот самый углеродный налог. Но даже если от налога не удастся уйти, в каких-то случаях будет проще (по крайней мере, на первом этапе) его заплатить. Не исключено, что с появлением налога вырастут и цены, в результате российские экспортеры практически не проиграют.
Окончательная конфигурация новой экономики экспорта окажется функцией от величины налога, стоимости перехода на низкоуглеродные энергоносители, готовности и темпов по "озеленению" своего экспорта прочих экспортеров и многих других факторов.
Наконец, третий, самый дискуссионный аспект: снижение собственного углеродного следа страны в рамках взятых обязательств (пока они минимальны) или "доброй воли". Причины дискуссий понятны. С одной стороны, остаются вопросы по антропогенному влиянию на изменение климата. С другой — относительно дешевые углеводороды собственной добычи — наше конкурентное преимущество. В случае же стремительного развития и внутренней безуглеродной экономики расходы существенно вырастут.
Но если российские компании приписывают вырабатываемую зеленую электроэнергию к производству экспортных товаров, то это означает более высокие выбросы углекислоты в рамках внутренней энергетики.
В этом контексте попробуем развить логику трансграничных углеродных налогов до своего предела: представим, что в России работник (к примеру, программист) продает результаты своей интеллектуальной деятельности (не связанной с прямым потреблением энергии) за границу. Но и в таком случае результаты труда также в теории могут облагаться транграничным углеродным налогом (ведь отопление места работы или жительства такого сотрудника происходит с помощью природного газа, а значит, выбрасывается углекислота). Понятно, что использование подобного подхода в реальности — дело длительной перспективы. Но пока вся логика развития европейской борьбы за полностью декарбонизированное будущее говорит в пользу того, что, скажем, через десятилетие, будет поднят вопрос и о такого типа налогах.
Разумеется, все вышесказанное вовсе не призыв авральными темпами переходить к зеленой энергетике, а попытка кратко описать создающуюся конструкцию и те рамки, в которых придется существовать российским экспортерам и российской экономике.
