Один из участников Мартовской операции, ветеран Отечественной войны народа Абхазии, кавалер ордена Леона Рауль Лолуа рассказал в студии радио Sputnik Абхазия об участии в Мартовском наступлении, о причинах отступления, первой выкуренной сигарете и о снайперской дуэли.
Амра Амичба, Sputnik.
— Когда вы думаете о тех днях, что вспоминается?
— Вспоминается погода, вспоминается дух, надежда. Вспоминается в тот момент, для чего мы это делали. Я помню этот день, но если говорить о наступлении, то началось оно чуть раньше. У нас была лжеатака: мы спустились к реке не с 15 на 16 марта, а с 14 на 15 число. Было очень холодно, я помню. Мы сидели у реки, потом нам сказали, отходите. Надо было показать противнику, что будет наступление. Это такой военный тактический ход.
Мне только исполнилось 17 лет. На все это смотрел, может быть, с такой юношеской надеждой, я хотел вернуться в свой город Сухум, в свой дом. И опыт уже был, участвовал в других боях. Мы отошли, на следующий день опять спустились на реку. Я хочу вспомнить артобстрел, который предшествовал наступлению. Я такое видел только в кино про Великую Отечественную войну. Переднюю линию обороны пробомбили все наши орудия, все силы были брошены на это. Помню, когда повисли люстры-самолеты, часть реки и линия противника была освещена. Самолеты их тоже прилетели, бомбили, и видно было их хромированный цвет, выглядело все масштабно, как будто какая-то картинка идет.
Потом нам дали команду на наступление. Те блиндажи, которые были в передней линии обороны, даже сопротивления не могли оказать. Наш батальон прошел вглубь, дошел до так называемой дороги Гречко, первый бой там у нас состоялся. С нами шел проводник, который знал этот район, армянин, показывал, где заминировано. Помню, он даже руку на мину положит, и весь батальон проходит. Он был разведчиком и очень хорошо знал эту зону, жил там, ходил через линию фронта. Этим он нас серьезно выручил и спас. Уже впоследствии погиб на горе Ахбюк.
Так вот, мы дошли до передней линии. Там произошел первый бой. Мы подбили БМП из гранатомета, и она, дезориентировавшись, стала наезжать на толпу наших ребят. К счастью, ребята легли в канаву и, представляете, все живы остались. Потом шутили над ними: "У вас там, на спине, следов от гусениц нет?"
Дошли мы до Эшерской платформы. Как только рассвело, начался бой, и мы побежали по железной дороге в сторону депо. Оказывается, в домах вокруг сидели противники. Началась серьезная перестрелка. Я помню, мы бежали и вокруг падали ребята, на открытом месте оказались.
Я добежал до эвкалиптов в этом месте и осел. Через какое-то время посмотрел в сторону вокзала и увидел, оттуда едет БМП и вокруг противники. Я начал обстреливать машину. Они увидели это, и БМП выстрелила по эвкалипту. Взрыв, и меня контузило. Оказывается, пока я сидел контуженный, наши ребята отошли в сторону платформы.
Ранее дядя моего товарища не ожидал увидеть меня в этом наступлении и возмущался. Он запомнил место, где я сидел, когда они отошли, увидел, что меня нет, побежал обратно, метров 500-600 по открытому участку. Помню, взял за шкирку и утянул меня оттуда, потому что я был не в сознании, скажем так.
Потом уже организовали оборону. Сопротивление было очень серьезное, противников было много.
Полную аудиоверсию интервью с Раулем Лолуа слушайте здесь>>
— Вам было всего семнадцать. Не было ли у вас чувства страха? Когда ваши надежды, ожидания столкнулись с суровой действительностью, как вы преодолели этот психологический барьер? Или вы уже не думали об этом?
— Кто у нас из молодых ребят готов был? Практически школьники по 16-17 лет ходили по берегу и кушали мороженое, ходили в "Нарту", в кафе и пили кофе. Ребята были брошены в серьезную мясорубку и серьезный бой. Немного грубо прозвучит, но помню, как погибали. На глазах снаряд попадал в наших ребят, разрывало их на части. Мартовское наступление было очень тяжелое. Но я понимал, что нам нужно вернуться в город. До моего дома оставалось немного, но противник был очень подготовлен, против нас были брошены серьезные силы по 20-30 человек, вместе с поддержкой техники.
Я помню, когда мы сидели под платформой со стороны улицы Гречко, на перекрестке подошел танк и стоит. Наши гранатометчики делают три выстрела, танк вроде загорелся, потом погас. Разворачивается в нашу сторону, делает первый выстрел — аж, жар нас накрыл. Но снаряд ушел выше этой платформы. Второй выстрел – то же самое, и третий я уже не помню, потому что снаряд залетел под платформу на насыпь бетонную.
Когда открыл глаза – все белое. Оказывается, белое, оттого что бетон и камни разлетелись в щепки, и поднялась пыль такая. Думаю, на том свете уже. Сознательно понимаю, что танк стреляет, но некуда было деться. Поворачиваю голову, вижу, танк уже отходит и направляется в сторону апацхи "Абхазский дворик". Танк ушел, а ребята рядом уже лежали, один был тяжело ранен в плечо, грек по национальности из Нового Афона. Я его перевязал, и он ушел в дом раненых, впоследствии он скончался.
— Мартовское наступление абхазской армии, как мы знаем, оказалось неудачным, как вы отступали? Как вы выжили?
— Наша задача была выйти, занять плацдарм, основные позиции, чтобы потом уже по мосту центральному, нижнему, через броды начали переходить наши дополнительные силы. Мы свою задачу выполнили и закрепились. Противник начал обстреливать берег, не давая возможности нашим вооруженным силам перейти. Мы зашли вглубь и оказались в окружении. Погибших у нас на тот момент было немало. Ошибки были и со стороны нашей артиллерии, она постоянно нас бомбила. Я помню, как командир кричал: "Дальше стреляйте!" — Слаженности, видимо, им не хватало. Мои друзья погибли от осколков наших же мин. Вот такие ошибки были.
Ребята не смогли реку перейти, наступление уже захлебывалось. Против нас начали стягивать все больше и больше людей. Я помню, мы сидим, подъезжает БМП, впереди идут 30 человек, ищут нас. Начинаешь их обстреливать, мы вроде за препятствием сидим, они открытые были, разбегаются. Потом все больше сил наращивали и более сильный натиск оказывали на нас. Я был со снайперской винтовкой, в один момент у меня такая дуэль со снайпером получилась. Он выпустил пулю быстрее, попала она в меня и из спины выскочила. Интересно, что даже не почувствовал, потому что не были задеты кости. И не понял, когда что-то горячее потекло по телу, оказалось — кровь. Это было ближе к вечеру, перевязали меня ребята, я ушел в дом раненых. Тогда я закурил первую в своей жизни сигарету. Раньше не курил, спортом занимался.
Когда сидели под платформой, не могли понять, где наши, где противники, менялись наши позиции. Один пришел, мы на него смотрим — он на нас. Я вроде его знаю, оказывается — сухумский парень, постарше меня был, но на лицо я его знал. По-грузински говорит: "Где наши?" — У нас тоже ребята были грузины, спрашивают: "А ты кто?" — В итоге мы его в плен взяли.
Ожидания были очень серьезные. Но под вечер много сил стало стягиваться, кругом была грузинская речь. К Новому району подъехали военные, техника. Мы приняли решение отходить, потому что оставаться там было невозможно. Пришлось нам оставить наших погибших, раненых мы забрали. Уходили очень тяжело. Батальон был уже очень серьезно разбит, и раненых тяжело выносить, носилки для каждого, которые должны нести по 4-5 человек, меняться надо, а речка далеко.
Когда подошли к реке, я помню, последним переходил наш батальон, противники увидели, что по реке люди идут, стали стрелять. Ты идешь, и пули по камням попадают и так искрят, но у тебя нет ни времени, ни сил присесть где-то. Укрыться негде было. Вот так потихоньку мы отошли с серьезными потерями. Местные армяне нам помогли, на чердаке прятали наших ребят, потом были зачистки, их выявляли и расстреливали грузины.
— После поражения была какая-то депрессия, подавленность?
— Я сознание потерял, когда уже погрузили в скорую помощь. Очнулся в военном госпитале в Новом Афоне. Там было очень много раненых. Ситуация была тяжелая, напряженная. Я пролежал в госпитале некоторое время, потом уже батальон собрался. Говорили об ошибках, кто и в чем виноват. Я сейчас не готов говорить и обсуждать, как на это реагировали руководство, командиры штабов, батальонов, управления, фронт. Я рассказываю историю рядового бойца, который прошел этот этап, который видел на самом деле, как это происходило. Я сейчас, уже как человек военный, понимаю, разбираюсь, насколько много ошибок было допущено при формировании этого наступления, какая была плохая слаженность и связь, и мы потеряли из-за этого много ребят. Но приобрели, конечно, очень серьезный опыт.
— Как дни Мартовского наступления проходят сейчас для вас? Вы встречаетесь с друзьями? Или не делитесь обычно такими воспоминаниями?
— Мы каждый год ездим на платформу нашу на Гумисту, весь батальон собирается там, оставшиеся в живых, все-таки 24 года уже прошло. И в этом году соберемся в Эшере на том же месте около платформы, где была концентрация наших раненых, и где произошел самый тяжелый, кровопролитный бой. Поминаем наших ребят, вспоминаем, кто где был, за каким кустиком сидел.
Вспоминаю, Алик Смыр - командир нашей роты, возмущался, что я раньше времени сделал выстрелы по противникам, они их сидели и ждали. Мне об этом неизвестно было, связи у нас тогда не было. Кого-то ликвидировал, некоторые разбежались, и наши в недоумении, кто стрелял. И после войны мы об этом узнали, я сказал: "Я стрелял, а что?" — Алик и друзья начинают ругаться: "Как так, мы их почти окружили".
Было очень тяжело. Но ребята собрались с духом. Афоно-Эшерский батальон выполнял серьезные задачи, где тяжело было, нас туда направляли. Потом поднялись опять на позиции и дальше продолжали служить.
— Вы были снайпером?
— До 16 марта, да. Потом произошел серьезный конфликт моих родственников и командира батальона, когда он узнал, что я еще несовершеннолетний. Хотя на вид я выглядел намного взрослее. Командир в этом не виноват. Во-первых, он визуально видел, что я взрослый, ну, во-вторых, я сам запрыгнул в машину уходящую, так сказать, на фронт, я знал, что будет наступление. Винтовку у меня забрали. Я был, конечно, возмущен. Правда, потом нашел себе автомат, меня уже остановить было сложно.
Если говорить о Мартовском наступлении, это была середина войны, а оружие не у всех ребят на руках было. Многие из наших переходили реку и при первых же столкновениях брали трофеи. Без оружия шли в бой. И таких у нас в батальоне было немало.
— Чтобы вы сказали, глядя на молодое поколение ребят? Насколько вы верите в них?
— Конечно, верю. После войны тоже были серьезные ситуации, и майские события 1998 года, потом в 2001 году. И везде наши молодые ребята, которые пришли на службу, везде в первых рядах были, продолжали защищать нашу страну.
— Что бы вы пожелали ветеранам Мартовского наступления?
— Что пожелать? Хочу, чтобы наши ребята проходили армейскую службу, умели стрелять, обращаться с оружием, ситуация может поменяться в любое время, мы должны быть к этому готовы. Тогда мы не были подготовлены, на ходу учились. В школах на уроках НВП учились собирать и разбирать оружие, но это было, как игра. А когда пришли наши братья добровольцы с Северного Кавказа, увидели настоящее оружие, азы тогда только и получили. Многие погибли, оттого что были неопытные, оттого что не знали, как себя вести, не знали, с какой стороны надо пригнуться, как пробежать, проползти. Командиры не знали, как людей обводить, как надо к дзоту подойти, какую разведку надо провести.
Ветеранам могу пожелать только одного – здоровья. Чтобы берегли себя и чтобы все ветераны нашей Абхазии были объединены. В дни Мартовского наступления мы были вместе, у нас была общая цель, общая задача, идея, мы были сильны как никогда. Нам сейчас не хватает нашей общей цели.
