О работе разведчиков-штурмовиков в интервью Sputnik рассказал доброволец из Кабардино-Балкарии, боец группы Муаеда Шорова, кавалер ордена Леона Виктор Бледных-Шхагапсоев. Беседовала Наала Авидзба.
— Как вы узнали о начале войны в Абхазии?
— Услышал по телевизору, что началась война. Я пришел на тот момент после армии. Посмотрел и решил, надо значит идти, раз там такое дело. Я поспрашивал, кто такие абхазы. Я действительно не знал раньше, что вообще есть абхазы. Потом смотрел по карте, вот Адлер, дальше речка, говорят за ней Абхазия. Я по карте смотрел – Грузия. Куда эта Абхазия делась, я так и не понимал.
— В какой момент все-таки стало ясно, где находится эта республика?
— Когда я сам перешел эту речку. Ребята поехали на автобусе, кто через перевал пошел. Я всегда решаю так, как считаю правильным. Я по карте смотрел: есть железная дорога. Адлер, вокзал, дальше Грузия. Где-то между ними должна быть Абхазия. Я сел в поезд с ребятами, мы вышли в Адлере, меня довезли до Веселого. Тогда там была ужасная, темная деревня. Пешком дошел до границы. Хотели с ребятами ее перейти, и русские пограничники начали нас задерживать. Стали задавать вопросы, а мы, молодые, на вопросы, куда идете и что там хотите, ответили: "Идем в Абхазию воевать ". Паспорта у нас взяли, стали задерживать. Получилась драка. Там был прапорщик вредный, который все это затеял и ему больше всех досталось. Я не понял, почему драка прекратилась. Оказывается, с абхазской стороны подошли парни, абхазы, которые там были как раз для того чтобы переводить тех, кто шел в Абхазию. Они перешли, поговорили, нас забрали, угостили, забрали паспорта и спросили, в какое подразделение мы направляемся. Мы сказали: "Группа Шорова Муаеда, разведывательно-штурмовая ". Нас было 12 человек.
— Когда происходили эти события?
— К тому времени уже освободили Гагру. Мне сложно вспоминать точные даты. Мне это тогда неинтересно было – времена года, холодно жарко – я не чувствовал. У нас цель была другая.
— Как проходили первые бои в условиях отсутствия вооружения?
— Я в первый день пошел без оружия. Сначала мне дали "муху " (гранатомет с одним снарядом – Sputnik) и гранату. И еще кто-то сунул мне штык-нож. Пока я дошел, у меня все забрали. А кто забрал? Муаед все забрал, наш командир. "О, ты здоровый. Вот там меньше есть, им отдам" — "муху" забрал. "У тебя ж граната еще. Вон, он маленький, давай ему дадим". Ну, отдай, говорю. А я в чем провинился, думаю. И штык-нож тоже у меня отобрал, кому-то отдал. Я думаю: "Ну, спасибо, я готов к войне". (улыбается)
— Оружие приходилось добывать на поле боя?
— Когда был прорыв в Нижней Эшере, я взял первый трофейный пулемет. Мы шли, шли через речку и вдруг вышли на грузинский ДЗОТ. Мы подошли вплотную. Их пулеметчик стал стрелять, а я не успел упасть. Он сам нас не ожидал там увидеть. Все упали на равнину, а я не успел. Так и стоял пока он всю ленту не выпустил, ноги отнялись. Есть такое, оцепенение. Ничего не попало. Потом я с психу кинул туда гранату, она взорвалась, и пока он перезаряжался, я подумал: "Если этот момент упущу, следующие двести патронов он точно не пропустит". Я схватил этот пулемет руками, его оттуда выдернул, друг забросил гранату. Тогда у меня и появился первый трофейный пулемет. Я всегда о нем мечтал, так как был пулеметчиком.
— Почему вы решили быть разведчиком-штурмовиком?
— Шла позиционная война. Не наше было сидеть на позиции. Я не понимал, как можно неделю повоевать и на смену уехать домой. Может, это было правильно, но я не понимал. Для меня войной было, когда ты каждый день должен воевать, должен что-то делать. Нас было 12 человек, которые считали точно так же. Потом мы, группа Муаеда Шорова, ушли в горы. Это была Шубара. В районе Верхней Эшеры есть гора Медведь, где находились абхазские позиции. Мы уходили в тыл врага и находились там постоянно. 12 человек специально не подбирались. Просто каждый высказывал свои настроения, говорил, что не хочет находиться на позициях, что ему нравится разведка. Наши интересы совпали, и получилась такая группа Шорова Муаеда.
— Как на деле выглядит работа разведчика?
— Добыча информации, где, какое вооружение стоит, какое количество живой силы, пленные – это была наша работа. Почему многие ребята у нас не выдерживали? Люди думали, что мы пошли в тыл и, как в фильмах, уничтожим дивизию, и вернемся героями. А наша задача намного более нудная. Иногда мы месяцами ходили, высматривали. Ребята, которые к нам приходили, они морально не выдерживали, что вот противник, а мы подходим и сутками около них лежим, обходим.
Мы прорабатывали каждую операцию так, чтобы у нас не было ни одного раненого. Потому что если будет один раненый, при том, что мы далеко в тылу, все подразделение будет работать, чтобы вынести его одного. А это уже все.
У нас было базирование в лесу, мы ходили на разведку, устраивали засады, уничтожали. Когда нам надо было выйти оттуда, в нас стреляли свои же, потому что мы выходили с грузинской стороны. Мы там находились месяц-два, но когда уже до плеч волосами зарастешь, спускались на неделю, на дня два-три в Сухум постричься, что-то купить, что легко носить по горам.
Машина приходила туда раз в месяц. Она заезжала через Афон, через Анхуа и сзади по ущелью, подъезжала к месту, где оно заканчивается. Дорога была такая, что машина застревала, ее доставали. Зимой туда никто не приезжал. Нам пытались с самолетов скинуть хлеб в мешках, но пока туда дойдешь, уже или медведь или кто-то еще заберет.
— Часто приходилось сталкиваться с медведями?
— Постоянно. Как-то весной я пешком возвращался с Двуречья. Когда я шел один на центральную базу, два маленьких медвежонка увязались за мной. Я-то знаю, значит где-то рядом значит есть медведица, а стрелять не хотелось, и нельзя было. Когда медведица увидела, она пошла по сопке. Я от этих медвежат убегал километров пять, чтобы они от меня отстали. Надо было бежать в гору надо. Медведица рычит, если б я остановился, пришлось бы ее убить, а эти двое бегут, играются, за ботинки цепляются. Я еле от них убежал, устал.
Однажды мы шли в разведку на Сухум ГЭС, проходили через ущелье, а там тропы. Я думаю, кто эти тропы протоптал. С пулеметом впереди обычно ставили меня. Уже были сумерки, мы думали, придем туда, разбазируемся и рано утром начнем разведку. Когда я видел этих павианов, а тут они, с такими зубами, с хвостами. Оказывается, они по своему маршруту утром вышли куда-то, а к вечеру возвращались, и мы как раз вот так встретились. Когда я увидел эту лохматую морду, которая кричит, визжит и носится как черт, их там штук 20 было, я как начал с пулемета стрелять. Ребята — с автоматов. Убежать не мог, у меня до пояса все отняло, ноги не бегут. Такое в сумерках увидишь, действительно, непонятно вроде человек и не человек, с хвостами. Они разбежались, начали визжать, прыгать, крутиться. А мы-то не знали, что они там есть.
— Какая была ваша реакция, когда вы поняли, что это обезьяны?
— Дураками себя почувствовали (смеется). Хотя в тот момент было не смешно. Я-то их только по телевизору в передаче "В мире животных" видел. А тут вот оно тебе на войне, да еще выскакивает, вот такие клыки, да еще с хвостом. Черт, что еще. Никто же не сказал, что здесь есть обезьяны.
— Возвращаясь к разведывательной работе вашего подразделения, расскажите, как и куда вы отправляли собранную информацию?
— В штаб. Пешком. Мы спускались на базу, обрабатывали информацию, из большого объема делали именно те сухие, короткие данные, которые были нужны. Потом наш командир ехал в штаб, докладывал эту информацию и получал новое поручение.
Последнее наступление на Сухум со стороны Двуречья и Сухум ГЭСа через Шрому полностью готовила наша группа вместе с подразделением Лесика Цугба.
После того, как мы собирали и обрабатывали все данные, когда пошло наступление, мы шли впереди, так как знали все эти места, все эти посты. Мы первые штурмовали, "сажали" наши подразделения, которые шли следом и шли дальше. Опять дальше шли, штурмовали, захватывали в плен людей, "сажали" наших людей, которые шли сзади.
— Как сложилась ваша жизнь, когда война закончилась? Что побудило вас принять решение остаться?
—Мы же жили в Гудауте и проходили через дом, где располагался Владислав. Время от времени мы его сопровождали и охраняли, но я в то время не знал, кто это. А он меня постоянно подкалывал, спрашивал, как дела или "Ну, как, отвоевался?". Он меня в голову целовал, а я не понимал, кто это и что делает. Ребята знали, кто это и смеялись. Я-то думал, что президент в мерседесе, в галстуке, а он простой человек был.
Как- то Владислав предложил нам войти в состав его охраны, на что я ответил, что пока не дойдем до Ингура, в охрану не пойдем. Уже после войны, в первые дни после Победы, в очередной раз я направлялся к себе на базу, проходя мимо его дома в Гудауте. Владислав повстречался мне и повторил свое предложение. Он спросил:
— Дошел до Ингура?
— Дошел.
— И что дальше?
— Не знаю, домой поеду.
Он взял нас к себе в охрану, пятерых кабардинцев. 18 лет я был его личным охранником. В тот день в Гудауте Владислав сказал мне: "Будешь рядом со мной, пока я живой". Как в воду глядел, я был с ним до последнего дня.
— Не пожалели о своем решении?
— Когда подошли к Сухуму, мы были холодные, промокшие, голодные. Мы к этому привыкли, но пальцы уже не гнулись на пулемете, и я не хотел его держать, потому что он был холодным. Я вспоминаю этот момент, можно ведь было все бросить и уехать в тепло, сытость. А я хотел просто зайти в Сухум, взять Сухум, освободить его и все. Меня злило, что мы подходили к нему и уходили.
Мечты сбываются, хоть и с таким трудом. Абхазия свободная, она признана. Кто об этом мечтал?
Еще один момент, почему я здесь остался. Мы как раз шли собираться домой, уезжать отсюда, когда Владислав взял меня к себе в охрану.
Сложностей очень много, и другой бы обозлился на народ и людей. Почему я доволен прожитым временем? Потому что я работал с Владиславом. Я за ним наблюдал, удивлялся. Он мог поговорить с человеком любого уровня. Мне повезло в жизни узнать этого человека. Я постоянно ношу его в сердце с собой. Я очень рад, что судьба нас свела, и 18 лет своей жизни я провел рядом с ним. Он меня многому научил.
