Батал Шулумба, Sputnik
Для каждого из нас День Победы священен, как священна память об оставшихся "там", для того, чтобы мы оказались здесь и сейчас. Война коснулась нас всех, и мы продолжаем хранить эти воспоминания, каждый по-своему. Кажется, утверждение, что память избирательна, не терпит никакой критики.
Войну я помню плохо, но контраст времен "во время" и "после" различаю четко. Помню, как заготавливали на зиму дрова, как ночами светилось небо, все ждали чего-то. Как отец вернулся домой, живой, с Победой, пусть и с ранениями. Времена, когда мы все в один момент оказались едины и равны: в разрушенных городах, селах, с разрушенными судьбами, с опустевшими местами за семейным столом.
Вокруг не было ни богатых, ни бедных: нужда установила равенство. И слесарь, и профессор вместе садились на одну и ту же электричку с разбитыми стеклами, путь которой завершался на границе с другим государством. Дальше только пешком, и многочасовые очереди, где люди, облокотившись на свои тачки, загруженные фруктами и овощами, вели беседы по интересам, жаловались на жизнь: учительница сетовала, что не успеет все продать и опоздает на уроки, кто-то спешил на свадьбу, кто-то на похороны родственника или соседа. В любом случае настроение пограничника, решавшего с какой скоростью двигаться очереди, во многом определяло, суждено ли вашим планам идти по графику. А люди что? Люди помогали друг другу, даже если иногда нарушали установленные правила.
То были времена, когда по одному и тому же свидетельству о рождении границу, бывало, переходило несколько человек. Соседи периодически одалживали личные документы для своих шестнадцати или восемнадцатилетних детей, поскольку мужчинам, после достижения 14 лет запрещалось пересекать границу. Таков был порядок.
Накануне Дня Победы многие вспоминают то, о чем в остальные дни молчат. Молчат, потому что с войной неизбежно связана смерть. Я не встречал абхаза, который с упоением рассказывал бы, как, приставив к голове дуло автомата, убивал врага. Все потому, что люди шли не убивать, люди шли защищать, и это важно различать. Большая разница между теми, кто решил устроить этническую чистку, и теми, кто воевал, чтобы защитить очаг своих предков, семью.
На днях один боец рассказал, как во время войны случай заставил его вспомнить про своих детей, которых он ни разу не видел с начала боевых действий.
"Мысли о семье были всегда, но они не были ежесекундны, ежеминутны. Они были запрятаны намного дальше, чем мысли о том, какой шаг необходимо предпринять, чтобы не быть убитым врагом и защитить тех, кто доверил тебе свои жизни. Конечно, в минуты тишины мы все рассказывали друг другу о своих семьях, детях, надеясь, что в случае гибели один из братьев по оружию обязательно приедет в гости домой в уже свободной Абхазии, сядет за большим столом и передаст последние слова и мысли отца, собравшемуся вокруг него семейству. Короче, думали о многом.
Шла война. Название того села в Галском районе уже и не вспомню. И без того редкие дома были почти пусты, а те, кто остались, всячески пытались себя не выдавать, ведь неизвестно, на кого наткнешься: скажешь – "я за вас", а вот поверят ли? Короче, проходим мимо одного дома, двери открыты, во дворе бардак, создается видимость покинутого в спешке дома. Вдруг в пристройке, где с геометрической точностью разложены дрова, послышался короткий звук – будто кто-то быстро сменил свое место дисклокации. Заняли свои позиции, медленно надвигаемся к источнику шума. Дрова, топор, еще ближе – еле уловимый запах дыма, стало очевидно, что тут кто-то есть.
Вдруг из выходившей прямо в пристройку задней двери дома показалась женщина. В руках у нее был графин водки и орехи. Говорить она на русском не умела, кроме – "прошу, не убивай!", остальная часть ее речи была на грузинском. Да, применение того языка, конечно, было не к месту.
Друг друга мы не понимали, почти как строители Вавилонской башни, но, несмотря на "языковой барьер", женщина продолжала настойчиво жестами предлагать нам немного выпить, как это часто делают мамы, когда нужно заставить (по-хорошему) ребенка принять лекарство. Конечно же, никто ничего пить и не собирался, на войне нужно быть в трезвом уме, в особенности при таких сомнительных обстоятельствах.
Все это время "монологов", и пока двое из боевых друзей обыскивали дом на наличие оружия или притаившегося врага, из окна за нами наблюдали две маленькие девчушки с замалеванными зеленкой лицами, по всей видимости, болели ветрянкой. Они были с совершенно идентичными выражениями лица, где отчетливо был виден только страх. Вообще, страх на детских лицах — явление несправедливое, все дети должны иметь счастливое детство, и никто из них не заслуживает быть лишенным этого, независимо от национальности.
Дети были почти такого же возраста, как и мои дочки, которые ждали меня дома. Они мне даже показались очень схожими с ними, наверное, потому что я их давно не видел, и был бы рад разглядеть их в любых детях.
Уходил я оттуда с освежившимися воспоминаниями о семье, и с мыслью, что скоро вернусь к ней, даже успел представить этот момент. Пройдя несколько метров, я остановился и оглянулся, девочки успели перебежать весь дом и, усевшись у фасадных окон, провожали нас взглядами, страх сменился на любопытство. Подбежала мать и немедленно прогнала их с мест. Дверь закрылась".
Как бы это громко ни прозвучало, чувство гуманности накрепко заложено в умах наших людей, и это человеколюбие не продиктовано тезисами современной, пропагандируемой демократии, а неразрывно связано с древним, морально-этическим кодексом абхазов. Как говорил Конфуций: "Для народа человеколюбие нужнее, чем огонь и вода. Я видел, как от огня и воды погибали, но не видел, чтобы кто-нибудь погиб от человеколюбия".
Война закончилась, жизнь продолжалась, у всех была непоколебимая вера в будущее, вера в то, что все будет хорошо, должно так быть и никак иначе. Наверное, так бывает у тех, кто стоял у бездны на краю, но сумел продержаться и не упасть. Большие потрясения объединяют, так устроено природой, и главная ценность в этом – не потерять обретенное единство, что зависит от устройства каждого из нас.
Об авторе: Батал Шулумба – публицист, кандидат филологических наук, член Союза журналистов Абхазии
Мнение автора может не совпадать с мнением редакции.
