Я плохой путешественник. Абсолютно влюблена в свой Сухум, и покидать его мне нравится только с обратным билетом. Так почему-то спокойнее.
Проснись и беги
Каждое утро нашей сухумской жизни начинается с кофе. И это утро не стало исключением. Мы с оператором молча стояли на сухумском причале у Брехаловки (да-да, мы помним, что там опасно). Молчим мы редко. Два ребенка войны, мы оба думали об одном, но озвучить должен был кто-то из нас. Эту миссию мой друг, как настоящий мужчина, взял на себя.
— Эля, ты осознаешь, что мы переедем через ту границу?
— Не до конца. Давай фотографировать чаек.
Я ушла от разговора, а мысль побежала за мной. Итак, я еду в Грузию. По работе. С коллегами, среди которых друзья. Но…
В машине всю дорогу звучали абхазские песни. Военные и не очень. Тихо. Как только мы подъехали к Ингуру, зазвучала "Мамзышьха". Водитель сделал громче. Патриотическая корона встала на место. У меня.
Привет, Ингур
Людей в очереди на восточной границе, наверно, столько же, сколько в это время года на западной. Нескончаемым потоком люди покидают нашу страну и ровно таким же прибывают в нее.
Мне не страшно. Мне странно. Во-первых, Ингур оказался гораздо ближе Псоу. Во-вторых, жизнь там не просто была, а прям вот, захватывала: люди с сумками, сумки без людей, суета.
Мы стоим на обочине этой ингурской жизни. Фотографируем. Старая журналистская гвардия рассказывает истории эпохи Владислава. На их счету десятки приграничных репортажей — они для меня герои. Уже тогда понимаю: я — слабак.
Переходим границу, оказываемся на длиннющем мосту, где лошадиные повозки — основной и единственный вид транспорта. Фотографируем. Садимся в микроавтобус ИнгурГЭСа, движемся к плотине.
Через несколько минут окончательно понимаю, что сейчас произошло. Точнее, чего не произошло. Я предвкушала увидеть другой мир, а оказалась лишь на другой войне.
Другая война
Заброшенные дома, разбитые окна, разрушенные здания, жуткие дороги. На мгновение мне показалось, что в моем образовании есть большая дыра, и я упустила какой-то официально зафиксированный конфликт, в ходе которого кем-то уничтожались приграничные (а может, и не только) деревни.
Наш журналистский маршрут вел в горы. В Грузии они ниже — будто рукой подать. Все фотографировали, и я на секунду ощутила себя частью маленькой туристической группы, которой дали бесплатную путевку. Дали не туда, куда хотелось бы, конечно, но тоже сойдет.
Джварское водохранилище
Восторг, восхищение, завороженное состояние — это все о тебе, Водохранилище. Скажем прямо, я была о тебе худшего мнения. Учитывая, что именно ты стало причиной для страдания моей страны, влюбиться в тебя с первого взгляда я не должна была. Но не смогла. Ты — какое-то абсолютное доказательство того, что человек может все. Ты невероятно большое, красивое, и мне, на удивление, понравилась твоя энергетика. В общем, скажу честно, если бы я могла, я забрала бы тебя с собой, уважаемое Водохранилище. Почему-то мне кажется, что ты было бы не против.
"Мы бродим, мы еще не вино"
Мой папа знал грузинский, подобно многим из его поколения. Поколения, ушедшего недобродившим. Но это как-нибудь потом, а сейчас — про нас. Я люблю говорить, что в человеческих отношениях есть два пути: по Высоцкому или по Бродскому. В первом случае ты априори любишь любого жителя этой планеты, пока он не докажет обратное. Во втором, наоборот — не любишь. Я убеждена, что к встречающим нас людям мы все относились абсолютно исходя из "учения Высоцкого", наверное, самого идеального учения для журналистов. Мы, молодые корреспонденты, воспринимаем все острее старших. Есть в этом нечто необъяснимое, но почему-то нас самих данный факт ничуть не смущает.
Может, потому, когда один из грузинских энергетиков, расплываясь в улыбке, рассказывал о том, что "возможно, через два года Абхазия останется без света", и обещал ответить за свои слова перед любым специалистом, мой оператор начал снимать стены, а я вышла еще раз посмотреть на плотину. Признаюсь честно, с ней я пообщалась бы куда охотнее. Она столько всего знает. Столько в себе хранит!
Зугдиди
Проведя на плотине несколько часов, мы направлялись обратно к границе. Так подумала я, достала наушники и решила перенестись в свой мир — тот, что без столиц, национальностей и религий. Приближающееся возвращение домой согревало меня сильнее палящего солнца, и даже Вакарчук в наушниках как будто пел именно про мой бой. Но оказалось, что слушать надо было Градского. И за спиной оставался лишь первый отыгранный тайм.
Итак, мы въезжаем в Зугдиди. Это мне подсказали старшие коллеги, я сама бы не догадалась. Бесконечные торговые ряды: продукты, одежда, книги. Школьники, выходящие из сетевых фастфудов. Парк с фонтаном. Было чувство, что над городом кто-то поиздевался и решил впихнуть в него все разом, но максимально некомфортно для всех. В парке не было ни души — его расположение, наверно, выбирали методом падения монетки на карту города. Я ощущала себя пилигримом из одноименного стихотворения Бродского. "Мимо ристалищ, капов, мимо храмов и баров…"
В потоке людей я ловила глазами мужчин, ровесников отца. А вдруг это он стрелял в наших? Или вон тот? А может, этот? Или все трое? Я никогда не видела человека, воевавшего против нас, и от одной мысли, что в метре от меня может быть враг, мое сознание будто перезагрузилось, предчувствуя опасность.
Оказалось, мы подъехали к ресторану, где нас уже ждал накрытый стол. Двухэтажное здание с деревянной отделкой, пустующими массивными столами и еще более массивными стульями. За стол никто не хотел садиться первым. Наблюдать за давно знакомыми людьми в предлагаемых обстоятельствах довольно интересно, признаюсь. Спустя пятнадцать минут мы сидели за столом. Мужская часть нашего журналистского десанта гордо произносила тосты на абхазском за мир и благополучие Апсны, за ушедших солдат и послевоенных детей, слыша в ответ что-то про "мы братья". Ресторан мне не понравился ни дизайном, ни атмосферой, ни публикой. Надеюсь, он не лучший в Зугдиди. Что касается еды, то не знаю я на всем Кавказе и в Закавказье невкусной кухни. Кажется, ее просто нет. Как и нет у меня желания и права оценивать Грузию.
Дорога в мой дом
Темнота наступила одновременно за окном и во мне. Проснулась маленькая девочка, которая точно знала, что если темнеет — пора домой, а то мама будет переживать, да и вообще, проблем не оберешься. Кстати, мама у меня героическая. Я не знаю, что бы я делала, если бы моя дочь уехала в Грузию без какой-либо связи на весь день. А мама ждала. Еще ждали друзья, коллеги, шеф. И я не могла их подвести. Наша компания начала собираться и направляться к выходу. Теперь — точно домой. Граница, паспорта, улыбающиеся наши пограничники.
— Ну как? Вернулись?
— Конечно! Вы сомневались?
— Нет. Как вам там?
— Мы соскучились по дому.
Грузия, спасибо
Никогда еще я не заходила в свою страну через эту дверь. Скажу честно, чувства были смешанные. Мне казалось, я захожу через какой-то черный ход. Он мне не полагается. Только в виде исключения, один раз, по работе. И я свой один раз использовала. Я благодарна Грузии. За один день эта страна дала мне больше, чем годы чтения самой разной литературы и общения с такими же разными людьми. Грузия сама дала аргументы, которых мне не хватало.
Я могу теперь смело ассоциировать ее (Грузию — ред.) с отцом большого голодного семейства, который искренне радуется тому, что сосед — голоднее. И ему неважно, правда ли это. Я давно научилась не вестись на провокации и превратила социальные сети в поэтический дневник с оттенками любви к родному городу. Но теперь у меня на руках были козыри против любого мнения о том, что моя страна чахнет. Я понимаю, что везде есть свой МКАД, и все, что за ним, никогда не будет предметом гордости. Но я, наверно, первая, кто благодарит за изнанку.
Грузия — моя однозначность и субъективность. Моя личная граница между "я считаю" и "я чувствую". И именно это делает меня мной. Я не собиралась сравнивать две страны ни во время поездки, ни тем более начав писать этот текст. Это сравнительный анализ, которому нет места.
Место есть нам — побитым, но честным. С самыми больными детскими воспоминаниями. Таким, какие есть. Таким, какими стали.
Знаете, граница действительно работает в обе стороны — мы не в тюрьме. Мы там, где мы захотели быть.
Я хочу быть дома. Здесь любимая работа, кофе поутру и самые фотогеничные чайки.
А как же свет? Одни мои предки — жертвы геноцида, другие — репрессий. Но все они были бесконечно сильными людьми с бездонным запасом мудрости и храбрости. Если испытание, выпавшее мне, — это перебои в электроснабжении, то я потерплю.
Потому что дом — это место, откуда всегда есть куда уезжать, но никогда не хочется.
Мнение автора может не совпадать с мнением редакции
