В отряде смертников
– Я служил в девятой истребительной авиационной дивизии – дивизии летчиков-асов на аэродроме Кубинка под Москвой. Комендатура, особый отдел. И демобилизовавшись из армии, продолжил службу, дослужившись до майора, начальника окружного экспертно-криминалистического отдела.
В запас ушел в 1996 году, но и после этого продолжил работу, уже в новом качестве. Шесть лет занимался разработкой средств и методов контртеррористической борьбы, получил патенты за разработку оборудования и методов борьбы с терактами. Выезжал на места совершения криминальных подрывов и в разные горячие точки. Не только в России. Я являюсь советником одного из структурных подразделений ветеранов подразделения антитеррора "Альфа".
– А когда вы впервые оказались в Абхазии?
– В 2005 году. Была совершенно конкретная причина. Тогда произошло одно достаточно трагичное событие: погибли двое наших инструкторов. Одного из них я очень хорошо знал. Мы с коллегами приехали через десять дней после трагедии. А Абхазия – страна маленькая. И пока мы доехали от границы до расположения воинской части, полстраны уже знало, что приехал русский спецназ – мстить за Артура (так звали одного из погибших).
Это был, кстати, первый случай, когда Россия официально признала, что погибшие инструкторы – наши граждане.
– А как они погибли?
– Грузины проникли на территорию Абхазии и напали на учебный центр, застрелили ребят, раненых добили ножами, увели в Грузию нескольких курсантов. Курсантов потом отпустили, но по радио объявили, что абхазы вторглись на территорию Грузии. Были, естественно, окружены, разбиты, уничтожены.
Впоследствии представители ООН отказывались приезжать на это место. Они не хотели признавать, что место боя было на абхазской территории. Где-то с шестой или седьмой попытки их удалось туда привезти. Это место находится в тридцати километрах от границы Абхазии, но они сказали: "Ну да! Но все равно – это территория Грузии! Цивилизованный мир вашу республику не признает".
Я ездил и езжу туда до сих пор, работаю с местными ребятами. Очень люблю эту страну. Стараюсь там бывать почаще.
Самое трудное – "включить голову"
– Что самое трудное в подготовке спецназа, есть какие-то абхазские особенности?
– Я много с кем работал, не только с абхазами. Были самые разные ситуации.
Самое трудное – заставить человека включить голову. Это реально труднее, чем взбежать по вертикальной стенке на третий этаж. Но я всегда пытался донести до учеников, что не все решается силой оружия и мускулов. Надо сделать так, чтобы противник начал делать то, что нужно тебе, а не то, что ему хочется. Поверьте, это реально очень тяжело.
Случаев много было всяких. Но не обо всем можно говорить. Однажды у нас строит инструктор группу и говорит: "Сейчас пойдем, готовьтесь". Ему отвечают: "Саша, куда идти? Там дождь такой страшный!" Он отвечает: "Хреновая погода – залог успешно выполненного задания". Собеседники мнутся: "Так противника нет. Они по домам все". "Как по домам?" "Домой пошли, дождь идет". "А когда воевать будут?" "Дождь кончится, придут". Он реально охренел, а ребята смеются – такой вот там юмор… Это в боевых-то условиях!
А с другой стороны, когда мне сказали, что пулеметчик носит с собою боекомплект в 1200 патронов – вот тут уже я обалдел, с трудом себе такое представить мог.
– В такой прекрасной стране грех воевать в плохую погоду…
– Страна и на самом деле прекрасная. Я ее очень люблю. Каждый раз приезжаю и вижу, что Абхазия становится лучше. Народ здесь просто чудесный. Такое впечатление, что приезжаю домой. Не хочется никуда уезжать.
В Абхазии никто никуда не спешит. Никакой нервотрепки. И очень душевные отношения между людьми. Человек, с которым ты в первый раз в жизни столкнулся, через пять минут готов проявить для тебя чудеса гостеприимства. Это очень ценно.
– А были ли у вас в Абхазии эпизоды, связанные с реальной опасностью?
– Еще до 2008 года мы с ребятами находились в Кодорском ущелье. Тогда оно частично контролировалось Грузией. Самый важный участок ущелья представлял из себя дорогу между двух туннелей. Один туннель контролировался Абхазией, другой – грузинской стороной. Мы наблюдали за грузинским туннелем. Если оттуда пойдут танки, нашей задачей было взорвать свой туннель, не дать пройти тяжелой технике. Ведь оттуда до Сухума – два-три часа езды.
А после того, как туннель будет взорван – что нам оставалось бы? Прожить еще несколько секунд. Фактически мы были отрядом смертников. Блокпост стоит высоко в горах. Электричество включали на полтора часа в день, от дизельного генератора. Но я заряжал ноутбук – и писал свои первые книги.
– Наверное, художественное слово, рожденное в таких условиях, обретает дополнительную ценность?
– Вы знаете, я этого не заметил. Для меня равнозначно – писать там или писать здесь, в Москве. Я пишу одинаково. В условиях боевых действий писать сложней физически, просто потому что больше устаешь. Приходишь домой – и валишься с ног. А голова — она всегда одинаково работает.
К тому же, постоянный напряг. Потому что я как-то еще мог понять ситуацию, когда скачешь по окопам. Я, в общем, очень хорошо понимаю, откуда могут выстрелить. Это можно просчитать. Но когда, простите, снаряд летит за несколько километров – как вы можете это предвидеть? У нас однажды под Луганском во время занятий снаряд прилетел. Брякнулся прямо на площадке. Метрах в 30-40 от нас. Вот как к этому привыкнуть? Никак.
– А как вы попали в Новороссию?
– Ну, на самом деле очень легко. Сначала туда поехал мой товарищ Андрей — очень талантливый сапер. Посмотрел, вернулся.
Андрей расстраивался, что там – горы неразорвавшегося "добра". А я занимался вопросами гуманитарного разминирования. Имею шесть патентов на средства борьбы с подобными неприятными штуками. Поэтому он ко мне и пришел: "Давай вместе поедем?".
Мы собрали группу молодых ребят. Ребята повезли гуманитарку, и мы поехали вместе с ними. И зависли. Скажу без хвастовства — за все время боевых действий у них не было ни одного погибшего.
– Там вы тоже тренировали бойцов?
– Мне там пришлось работать очень много, потому что народ попадался такой, что на учебных стрельбах боец, например, держал автомат за магазин, будучи уверенным, что куда-то попадет.
Нравы Дикого Поля
– Постсоветские конфликты как-то отражены в ваших книгах?
– Свои абхазские впечатления я описал в романе "Черная пехота". Там очень много реальных сцен. А про Украину у меня вышло две книги: "Дикое поле" и "Башни над городом". В них я описываю то, что может быть на Украине через несколько лет. В общем, я не считаю себя пророком, но все к этому и идет. Даже не идет, а бежит.
– И какое же будущее в этих книгах ждет Украину?
– Война закончилась. Осталась Новороссия. Осталось правительство Украины, которое сидит во Львове. И между ними — огромный кусок земли, который называется Диким Полем. Там бардак. И этот бардак всех устраивает. Устраивает Запад и, в общем-то, львовское правительство, потому что на Дикое Поле можно списать все неурядицы. Устраивает криминальный мир. Там делается «левак». Там можно нанять нужных людей, купить любую вещь – от ракетного комплекса до пистолета.
– Как-то этого можно избежать?
– Никак. С моей точки зрения этого избежать уже не получится.
– То есть это уже процесс неостановимый?
– Увы, он неостановим. Понимаете, в чем дело. Я б еще понимал, если бы народ там стремился сделать что-то другое. Но из двух зол там выбирают худшее. И еще ни разу не выбрали лучшее. Я сталкивался с ситуацией, когда украинские комбаты продавали танки вместе со своими экипажами.
– Как прямо с экипажами?
– Да. Комбаты говорят: "Приедете туда, танк будет там стоять. Он, типа, неисправен, но легко починится. А вот экипаж, если можешь, чтоб из тюрьмы никогда не вышел".
Нормальный бизнес, с его точки зрения. Человек деньги зарабатывает.
– А там действительно убитых на органы потрошат?
– Сильно усомнюсь. Изъятие органов для трансплантации – очень непростой процесс, требующий соблюдения очень и очень многих параметров. Я не хочу сказать, что этого нет там совсем. Но уж точно не в таких масштабах, как об этом пишет пресса. Я допускаю, что человека можно разобрать на органы, когда он лежит в госпитале, когда у него взяли все анализы, когда подыскан реципиент. А просто подобрать раненого на передовой, разобрать его "на запчасти" – это сказки.
– Вы издаетесь много и большими тиражами. Хватает ли гонораров на жизнь?
– Да черта с два! Если бы нигде не работал, то на книжные гонорары точно бы не выжил. То, что я – продаваемый автор, абсолютно никак не сказывается на гонорарах.
– А кем вы работаете?
– Сейчас — официально заместителем директора финансово-инвестиционной компании.
– А одно другому не мешает?
– Вы знаете, как-то не мешает.
– А когда же вы находите время писать?
– Я еще и на войну ездить успеваю! Беру отпуск на работе – на месяц или на три недели – и на войну.
– Герои-"попаданцы" (путешественники во времени) в фантастических произведениях, оказавшись в прошлом, что-то меняют в ходе истории. Что меняли ваши герои?
– Объективно ни один мой "попаданец" ничего в истории не поменял. Представьте себе камень, брошенный в воду. В том месте, где он упал, всплеск, понятное дело, огромный. А до берега волна может и не дойти.
Вот и в жизни так — сколь бы ни было значимым это событие в локальном масштабе, на общую обстановку оно может и вовсе никак не повлиять.
Так что надо делать дело на том месте, куда ты попал. Если ты его здесь и сейчас сделаешь правильно, эффект все равно будет, пусть даже ты сейчас об этом и не узнаешь.
Если не погибли, не умерли люди — ты сделал то, что тебе надо, то, что ты умел. Здесь и сейчас.
– Я слышал, что у вас есть сценарный опыт? Вы писали для кино?
– Я писал, по меньшей мере, два сценария для фильмов. По разным причинам они не были поставлены.
Был еще случай, когда меня попросили написать сценарий к фильму, где в 1954 году освободившиеся после амнистии зэки, объединившись в дивизии, берут штурмом Иркутск. Где Иркутск и где эти лагеря? Зачем, для чего им этот город? Для чего зэкам объединяться в дивизии? За каким рожном?
– Ну, это "Холодное лето 53-го", наверное, повлияло.
– Но в "Холодном лете…" — просто маленькая банда. Вот это могло быть во весь рост. Но представить себе зэков, которые добровольно объединились в дивизию, поставили над собой командира и пошли на смерть, чтоб завоевать город — на секундочку, с нехилым гарнизоном – просто чушь!
Мне говорят: "Напиши нам именно это!" Я сказал: "Нет, я не буду такое писать".
Поэтому наши киношники могут и дальше жаловаться на отсутствие приличных сценариев. Они сами себя режут. То есть пропихивают вещи, которые ну совершенно ни в какие рамки просто не лезут – совсем, никак и никуда. И мало того, они это даже снимают! И это выходит на экран, после чего абсолютно закономерно проваливается в прокате.
А что ты хотел, дорогой? Не снимай ерунды.
