Борис Войцеховский для Sputnik
Ираклий Хинтба больше всего похож на Фигаро из знаменитой пьесы "Севильский цирюльник": то он здесь, то он там, то повсюду одновременно, но всегда активен, везде заметен и непременно обсуждаем. Самый большой ажиотаж вокруг фигуры Хинтба, однако, возник меньше года назад, когда 24 мая 2016 года он, только что занимавший пост начальника экспертного управления в Администрации президента Абхазии, был представлен труппе Государственного русского театра драмы в качестве директора. И – началось! Мало того, что и сам Ираклий, и театр нынче постоянно на слуху, так еще и ходить на спектакли в Абхазии внезапно стало занятием крайне модным. Метаморфоза!
О планах и переменах
— Скажите честно, вы пока не пожалели, что ввязались во всю эту театральную историю?
— Да что вы! Нет, конечно. Я только вхожу во вкус и начинаю понимать весь масштаб и уже сделанной работы, и той, которую только предстоит сделать. Планы-то у нас очень серьезные — несмотря на все трудности, стать успешным полноценным репертуарным театром, работающим не время от времени, а имеющим постоянную афишу с высококачественными постановками.
— И эти трудности — это…
— В первую очередь, конечно, хроническая нехватка государственного финансирования. Я с самого начала понимал, что эта проблема будет основной, и сразу же начал думать, как привлечь в театр дополнительные средства, заручиться поддержкой партнеров и меценатов, потому что на продаже билетов, конечно, необходимых денег не заработать. Но это очень сложно, потому что масштаб данной проблемы достаточно серьезен – особенно, учитывая наши амбиции.
— Каковы они?
— Не опускаться ниже определенной планки, для чего нам необходимо приглашать режиссеров из России, приглашать художников по свету, других квалифицированных специалистов, которых в Абхазии, к сожалению, попросту нет. Но в любых условиях можно работать, что, собственно, мы и пытаемся доказать и при нашем небольшом бюджете, и при нашей малочисленной труппе.
— Звучит оптимистично. И все же: неужели вы совершенно не сомневались, соглашаясь занять пост директора театра?
— Сомневался. Согласиться в моем случае означало круто изменить свою жизнь и, как это ни пафосно звучит, судьбу. Но я всегда интересовался театром, любил его и без ложной скромности могу сказать, что я достаточно эрудирован в этой области…
— Помните, с чего это началось – ваша увлечение театром?
— С детства. Я хорошо помню спектакли Абхазского театра, которые видел в четыре года, в пять лет. Меня водил на них отец в конце 80-х годов — "Кьоджинские перепалки", "Юлий Цезарь", "Махаз". После я видел много спектаклей в Москве и по всему миру… Кстати, сказку "Черная курица", которая шла в Театре Станиславского лет двадцать пять, я, придя директором в Русский театр, решил поставить и на нашей сцене. Теперь он с большим успехом несколько месяцев идет и у нас.
— Остальные постановки, запавшие вам в душу в детстве, не планируете реанимировать на сцене РУСДРАМа?
— Ничего нельзя повторить. Но какие-то названия, задевшие меня уже в студенческие годы, не исключаю, в нашей афише рано или поздно появятся. Более того, я мечтаю пригласить к нам режиссеров, чьи спектакли мне когда-то очень понравились.
О репертуаре и вкусах
— В Москве полно театров с вполне очевидной репертуарной политикой, у вас же, Ираклий, в этом смысле будто качели, раскачивающиеся от "Рождества в доме Купьелло" до готовящихся "Пяти вечеров". Так задумывалось?
— Да, я тот самый арт-менеджер, который определяет в том числе и репертуарную политику театра. Поэтому я вам скажу так: на сегодня наша задача – в принципе создать репертуар, ведь сейчас в нашей афише всего четыре спектакля.
— Какие-то постановки вы сами закрыли, своей директорской, так сказать, волей.
— Да, все, кроме спектакля "Тартюф", который мы сильно обновили. Но иначе не получалось – нам нужно было двигаться вперед. Что же до нынешних спектаклей, точнее до их иногда полярной непохожести, скажу так: во-первых, сейчас мы в большей степени отталкиваемся от приглашенных режиссеров, у которых есть своей сформировавшийся "портфель" пьес. А, во-вторых, я исхожу из того, насколько та или иная пьеса может быть интересна именно абхазскому зрителю. Например, "Рождество в доме Купьелло" — абсолютно наша история, как, кстати, и "Пять вечеров" режиссера Антона Киселюса, ведь речь в этой пьесе идет о ситуации поствоенной, о восстановлении связей между людьми, о преодолении отчуждения.
— Герой "Пяти вечеров" – ведь слабак в понимании кавказского мужчины: он врет, прячется от женщины у своего друга, боится признаться в своих чувствах.
— Он не слабак. Он просто слишком сильно любит и боится этого чувства, боится того, что у него не получится вернуть прошлое. Так что это – универсальная история и универсальные эмоции, близкие любому человеку.
— И все же, кто ваша аудитория?
— В Абхазии, увы, не такое количество театральных зрителей, чтобы разделять их еще и по аудиториям. Так что на данный момент мы пытаемся работать на все наше общество – по крайней мере, на всех жителей Сухума. И одно из наших достижений в том, что в театре появилась публика, до сей поры не переступавшая его порога.
— Вы имеете ввиду…
— В первую очередь, этническую абхазскую публику, ранее в Русский театр практически не приходившую. У нас же как? Никто не любит лузеров. Люди реагируют на все успешное, трендовое, модное, а мы сегодня – в тренде. И это будит интерес даже у тех групп населения, которым театр был вообще до лампочки. Мы проводили опрос, показавший, что процентов восемьдесят тех, кто сегодня является нашим зрителем, еще пару лет назад в Русский театр не приходили ни разу! И мы любим нашу публику всем сердцем – говорю это искренне.
— В чем специфика именно абхазской публики, можете сформулировать?
— Она не менее требовательна, чем, к примеру, избалованные москвичи. Но, если уж честно, культура посещения театров у нас за последние годы была практически утеряна, поэтому сейчас абхазский зритель проходит стадию нового приобщения к прекрасному, вырабатывает в себе привычку к регулярному посещению спектаклей. При этом, думаю, что процент людей, ходящих в театр, у нас сегодня выше, чем в России. Там это – семь-восемь процентов горожан, у нас же – значительно больше: в Сухуме проживает примерно 70 тысяч человек, и при этом наш пятисотместный зал бывает забит полностью.
— Но постановки на вашей сцене идут всего три раза в неделю.
— Не "всего три раза", а целых три раза! Ничего подобного в Абхазии не происходило уже лет тридцать-сорок!
О рисках и экспериментах
— Насколько ваши представления о прекрасном соответствуют вкусам публики? Диссонанс между вами возникает часто?
— Не часто, но… случается. Но я все время пытаюсь соединить свои представления о театре с представлениями о нем и публики, и наших актеров. Совпадают они не всегда, поэтому мы все время ищем компромиссы. Но важно вот что: даже не приученные к театру люди прекрасно чувствуют, когда тот или иной спектакль сделан на высоком уровне, и ценят это.
— Театр – это же живой организм, постоянно генерирующий новые жанры. К примеру, так называемая "новая драма" в России давно уже перестала быть новой. Может ли она прижиться в Абхазии? Все эти пьесы Ивана Вырыпаева, братьев Пресняковых, Василия Сигарева?
— Тут может быть очень много ответов… Вот один: новая драма – все же камерный жанр. Такого рода пьесы предназначаются для довольно узкого круга ценителей театра и играются на Малой сцене, которой у нас попросту нет. Вот второй: у нас пока нет того уровня театральной подготовленности зрителя, чтобы делать акцент на новой драме. Так что пока я пытаюсь предложить аудитории нечто более для нее приемлемое. А эксперименты… Они будут, но чуть позже, когда сможем позволить себе идти на риски, в том числе – коммерческие.
— Сани, как известно, готовят летом. К чему это я? Вот к чему: для новодрамовских постановок нужны хорошие современные пьесы. Балуют ли вас ими молодые абхазские драматурги?
— Нет, увы. Мне на глаза ничего качественного, написанного за последние лет двадцать, пока не попадалось. А жаль.
— Жаль. Тем более, что из одних только диалогов на Брехаловке могла бы выйти отличная постановка, если бы кто-то набрался терпения их записать и скомпоновать.
— Ну, да. Получился бы отличный вербатим! А можно было бы написать пьесу о войне, если понять, с какой стороны подойти к этой теме, предполагающий очень узкий простор для художественной интерпретации. Любой отход от канона может вызвать бурю! Это сложно, но… А пока нам приходится выискивать интересные сюжеты в классике, те истории, в которых темы и акценты были бы интересны современному зрителю.
— Может, вам для молодых писателей конкурс какой объявить?
— Есть такая идея. И, надеюсь, мы воплотим ее в 2018-м. Но есть у меня и еще одна мысль: привлечь в наш театр молодую абхазскую режиссуру, ведь у нас есть целая группа ребят, занимающихся кино, которым, возможно, было бы интересно реализовать какую-то свою задумку и на нашей площадке. Из этого могла бы получиться очень интересная творческая лаборатория, предполагающая как раз те самые эксперименты, о которых мы с вами говорили.
— Этак дело может и до иммерсивных спектаклей дойти – тех, где зрители и актеры находятся в одном пространстве, смешиваются друг с другом.
— Ммм… Разрушать так называемую четвертую стену нам пока рано. Все же артист, когда он находится на сцене, как бы приподнят во всех смыслах — как искусство приподнято над жизнью. И мне бы хотелось это положение дел сохранить.
О финансах и сукиных детях
— Вы, Ираклий, человек амбициозный?
— Конечно.
— Тогда скажите: не посетила ли вас еще идея и самому выступить режиссером какой-нибудь постановки?
— На данном этапе это невозможно. Но вот, как вы говорите, когда-нибудь… если у меня возникнет идея, которая кого-то заинтересует и которую я смогу внятно реализовать… Но сейчас моя задача – создать условия, чтобы обученные режиссуре люди ставили у нас спектакли, а обученные актерству люди в них играли. Я вообще считаю, что каждый должен заниматься своим делом. Это банальная истина, но для Абхазии она сегодня невероятно актуальна. Если каждый ее поймет, я уверен, что нас будет ждать настоящее процветание.
— Тогда спрошу, именно как у директора: самой успешной с финансовой точки зрения постановкой вашего театра последнего времени стала…
— "Рождество в доме Купьелло", безусловно. И еще – "Черная курица". Оба этих спектакля пользуются стабильным спросом. Другое дело, что спрос этот когда-то закончится, ведь одна из проблем Абхазии – очень маленькая зрительская аудитория, из-за чего мы должны как можно чаще выпускать что-то новенькое. Так что на этот год мы запланировали довольно много премьер.
— Труппы хватает на все?
— Им приходится работать в совершенно непривычном для Абхазии режиме: практически без выходных. И я понимаю, что для них это очень тяжело, поэтому стараюсь сделать так, чтобы они стали больше зарабатывать, пытаюсь выплачивать им премии. Но мы должны собрать репертуар! Другого выхода у нас нет. А после, не исключаю, что театр расширит труппу за счет тех ребят, что учатся сейчас в Москве в Щукинском училище. Регулярную и полноценную творческую работу я им гарантирую!
— Вы, Ираклий, ведь наверняка читали драму Леонида Филатова "Сукины дети", в которой, вот так, ласково, про вас, театральных людей говорится. Вы, признайтесь, уже почувствовали себя сукиным сыном или нет еще?
— Смешно… Знаете… Я стараюсь быть хорошим для нашего коллектива, и стараюсь сделать так, чтобы мы были избавлены от интриг, грызни и прочих нехороших явлений, которые и делают театральных людей "сукиными детьми". И еще я стараюсь быть примером – примером честности и отношения к людям. Получается ли? Не знаю, другим виднее. Но хочу непременно сказать: у нас очень работоспособный и талантливый коллектив, поверивший в то, что мы можем добиться успеха, и с завидным энтузиазмом к этому успеху стремящийся. А, в общем, называйте меня как хотите. Мне не жалко!
