Деревья, впадшие в спячку
"Вот, видите, дерево живое внутри!" — говорит главный лесничий Гудаутского лесхоза, заслуженный лесовод Абхазии Геннадий Сичинава и срезает ножом кору с засохшего самшитового дерева. Срез влажный, растение как бы впало в спячку.
"Огневка съела всю поросль, но не смогла повредить ствол, — рассказывает Сичинава. – Спас мох, его вредитель не может проесть. Мох вреда тоже немало наносит деревьям – вытягивает львиную долю соков, но здесь он сыграл защитную функцию. Пройдет два-три года, и самшит восстановится, произойдет естественный отпад высохших сучьев, и дерево примет свой первоначальный облик".
Лесничий Владимир Джинджолия вспоминает, он впервые заметил, что стволы деревьев живые подо мхом, когда в прошлом году водил ученых по местам, где протравливали вредителей.
Видео об этом смотрите здесь >>
Мы приехали в Новоафонское лесничество, чтобы посмотреть, в каком сейчас состоянии леса, поговорить о вырубках. В окрестностях грота Симона Кананита на высоте 100-150 метров видны молодые поросли самшита. Когда мы поднялись к "Трем котлам" на высоту 250-300 метров, они уже перестали попадаться. Лесники это объясняют тем, что у самшитовых деревьев поздно распускаются листья, особенно в тени и на высоте. Но, по словам сотрудников Новоафонского лесничества, тридцать процентов пострадавших от огневки лесов начинают восстанавливаться.
"Я не могу поверить в то, что самшит исчезнет, — говорит Геннадий Сичинава. – Он растет в Абхазии тысячи лет, не может его бабочка за два года уничтожить!"
Лесовод вспоминает, что в восьмидесятых годах в республике уже было массовое нашествие вредителей, которые уничтожали плодовые деревья. Но через пару лет насекомые исчезли, и сады восстановились. Сейчас после массовой обработки лесов химикатами огневка еще не полностью уничтожена, но ее численность сократилась до не угрожающей местной флоре популяции.
Поврежденных самшитовых лесов только в Новоафонском лесничестве было 200 гектаров. Вредителя травили с вертолета. Лесники стояли в горах на просеках с флажками и указывали путь летчику. Тогда пилотам приходилось делать по 4-5 вылетов в день.
"Я очень удивился, когда прочел громкие заявления ученых о том, что на самшите в Абхазии можно поставить крест, — говорит Геннадий Сичинава, показывая нам мелкие, практически незаметные поросли молодого самшита. – Нам, людям, которые работают в лесу, виднее. Все не так плохо. Хотя, может, это и правильно – бить тревогу заранее".
Специалисты считают, нужно еще три года лечения, и самшитовые леса Абхазии начнут восстанавливаться.
Оздоровительные рубки
"Абхазские леса редеют, вы же об этом писали?" — спрашивает Геннадий Сичинава.
"Мы писали. У вас другое мнение?" — отвечаю я.
"Да, совершенно противоположное, — говорит лесовод. – Абхазские леса сейчас восстанавливаются. Хотя бы просто цифры: в советское время у нас в Гудаутском лесхозе вырубали от 9 до 12 тысяч кубометров леса в год. Сейчас мы рубим 3,5 тысячи кубометров в год. Несравнимая разница! Запретить все рубки – значит, уничтожить лес. Это оздоровительные рубки. Старое нужно убирать, чтобы росло новое. Лес так устроен, если не чистить, он зарастет бурьяном и начнет сохнуть".
Лесничий Галуст Киносян рассказывает, что последние пятнадцать лет лесничество каждый год высаживают ценные породы: бук, ясень, липу. Из-за отсутствия финансирования посадки не велики, больше сотрудники занимаются содействием естественному восстановлению лесов: вырубают старые стволы, оставляют элитные деревья-семенники.
"У нас всегда дилемма, — включается в разговор Сичинава, — срубить бук, которому 65 лет или 120? Выбираем второе, потому что это дерево уже не дает хороших семян, его древесину можно использовать, пока оно не сгнило и не рухнуло".
Как рассказывают лесники, вырубки в основном ведутся в тех местах, где до этого не слышен был топор дровосека.
"Через пять-шесть лет после грамотной вырубки, — рассказывает лесовод, — на этом месте кошка не пробежит – молодая поросль, как веник стоит".
Новоафонское лесничество – самое маленькое в Абхазии. Оно входит в состав Гудаутского лесхоза, его площадь чуть больше 3,5 тысяч гектаров. Там растут более трехсот видов деревьев. Есть эндемики: дуб имеретинский, каштан, тис… Геннадий Сичинава сетует, что при создании Рицинского реликтового национального парка в состав заповедника включили Кучба-Яштинское лесничество, до этого входившее в состав Новоафонского лесничества. А это более десяти тысяч гектаров леса.
"Неправильное решение, там растет деловая древесина: пихта и бук, ее надо периодически прорубать, — говорит лесничий. – Туда при советской власти дороги были проложены для хозяйственной деятельности. В заповеднике все вырубки запрещены, но редких, заповедных растений на этом участке практически нет".
Пока мы идем среди деревьев и осматриваем самшит, лесники рассказывают, что во время Великой Отечественной войны абхазская древесина была стратегическим сырьем – она шла на приклады для винтовок и автоматов.
Сейчас Новоафонское лесничество занимается рекреационным туризмом. Лесники показывают столики и лавочки, которые они установили на поляне по дороге к гроту Симона Кананита. Владимир Джинджолия подходит к огромным каштанам. Он помнит, как их сажали в шестидесятых годах его родственники-лесники. Он был тогда мальчишкой. Это остатки лесного питомника. В советское время он занимал два гектара, здесь сеяли туи, кипарисы и другие хвойные. Собирали семена из шишек, сушили на солнце и сеяли в лесу.
Заходит разговор про оливковые деревья, они растут в Новоафонском монастыре и на бывшей госдаче Сталина рядом. Лесники рассказывают, что в последние годы оливки практически никто не собирает, они все червивые, деревья надо лечить.
Расплодившиеся шакалы
Лесники сетуют, что их ряды не пополняются молодежью, средний возраст абхазского лесничего – за пятьдесят.
"Мы всю жизнь здесь, не можем жить без леса, — говорит Геннадий Сичинава. – А молодежь не идет, зарплаты для них смешные. Ни одного молодого человека в нашем лесхозе нет".
Каждый специалист в лесу, помимо своих прямых обязанностей, еще и ведет дневник животных, которых встретил. Главный лесничий, переписывает данные каждого. Он раскрывает свой блокнот.
Записи: горный олень, джейран, медведь, кабан, косуля, волк, дикий кот, беркут, черный гриф, белоголовый сип, кавказский беркут, тетерев, ястреб-бородач…
"Шакалы расплодились, — рассказывает Владимир Джинджолия. – Люди из деревень в горах ушли, кур нет, шакалы спускаются в город. К сельским жилым домам стали спускаться грифы в поисках падали. Медведей много. Кстати, встречаем иногда скального медведя с белой грудкой".
"Рысь есть?" — спрашиваю я.
"Есть, — отвечает Джинджолия. – Но мы ни разу ее не фиксировали. Сложно увидеть, скрытное животное. Охотники рассказывали, что видели мельком скачущее по деревьям животное – это она. А с шакалами беда, отстреливать их надо, но кому? Охотников сейчас в Абхазии немного, хищники вольно себя чувствуют".
Наши собеседники вспоминают, как три года назад в горах вспыхнул пожар, лесники гасили его встречным огнем.
"Тогда столько зверья по хребту шло, спасаясь от пожара, — рассказывает Владимир Джинджолия. – Смотрю, заяц бежит на нас, присмотрелся – молодой волк".
Геннадий Сичинава рассказывает, что расплодились еще дикие коты и ядовитые змеи. Впрочем, змеи пугливы, опасности от них нет, но в лесу все же стоит держаться осторожно.
