Марадона умер. Как, почему, из-за чего – социальные сети (ей Богу, словно бы произошло событие государственной важности!) ежеминутно выдают все новые и новые версии случившегося, вздохи сожаления, проклятия в адрес усопшего и призывы проводить его в последний путь всем миром как символ, как героя, как миф.
Отбросишь эмоции, и смешно (или грустно – тут уж каждому свое): ну, слушайте, он же кто? Городской сумасшедший. Хам. Забулдыжка и бродяга. Пугало огородное. Но вот в чем собака-то зарыта: без эмоций тут не выходит совершенно. Нельзя тут без них.
Марадона умер…
Кажется, что такое возможно только здесь, в Сухуме — городе, уже давно живущем не реальностью, но мифами, городе неисправимых романтиков, агрессивных кликуш, поэтов и художников, городе-вечера, городе-ностальгии, городе-памяти, городе-мираже, где все – сказка, все неправда, все кружево из липкой жары, пестрых цыганских платков, кофейного аромата, чаячьих истерик, вечных баек, грандиозных планов, разбивающихся, словно волны о белую набережную, надежд, цветущего олеандра и его, Марадоны, непонятных криков.
Марадона умер. И в кружеве тут же возникла дыра, словно бы кто-то прожег ткань города сигаретой.
Глупо звучит? Но именно так оно и есть для меня, а остальные пусть говорят и думают, что хотят.
Марадона – безобразник. Было так: я шел со своими дочками по набережной, стоял вечер, шелестело море, мы трепались о чем-то прекрасно-неважном и все казалось счастьем, потому что это же счастье – влюблять в город своего детства собственных детей. И тут с лавки на нас заорал он – зло так, резко, обидно как-то.
Марадона – хамелеон. Мне пишут сегодня сухумчане: "Я его ненавидела. После войны охамел, захватил дворик возле магазинчика, в котором моя семья держала до войны кооператив, и тащил туда все подряд, проявив невиданную тягу к собирательству. Помню, я спросила у него: "Вы уверены, что правильно себя ведете?". И была немедленно послана на три буквы в любимой им манере громогласного хамства".
Мне шлют сегодня воспоминания: "Довоенные девчонки, увидев Марадону, который в то время собирал бутылки и жестяные банки, кричали ему: "Марадона, ты же миллионер! Купи нам мороженое. Что тебе стоит?!" И он давал им рубль. Как раз на мороженое. Юродивый. Городской сумасшедший…"
Со мной делятся: "Мы ели хинкали в "Бригантине" (до войны), подходит Марадона, на плече детская двустволка, а на поясе куры общипанные киндгской птицефабрики. Охотно предложил нам одну. В то время он не был вредным, наверное, как и большинство".
Марадона – чудик. Было так: уже на следующий год я шел со своими дочками, уже успевшими влюбиться в Сухум, по Мира, когда старшая сказала: "Смотри, Марадона танцует!". И мы остановились посмотреть на его танец – дурной и завораживающий, неловкий и элегантный, абсолютно колдовской, очень, кстати, под стать Сухуму.
Марадона – бесконечность. Было так: "Марадона!", — показывала мне на него бабушка. "Марадона!", — показывал мне на него отец. "Марадона!", — показывал я на него своим детям.
Марадона – город, потому что город – это люди. А много ли в Сухуме осталось нынче тех людей, кто жили в нем со времен моего детства?
Абсолютный миф, абсолютный эпический персонаж, абсолютный литературный герой – как и положено, со своим светом и тьмой, драмой и сумасшедшинкой. Любите, не любите, но согласитесь: образ, образ-то какой! Хоть памятник ему ставь на набережной, хоть кино про него снимай, хоть повесть пиши, хоть стишки рифмуй.
Я вот в свое время срифмовал. Зачем? Для… все для них же, для дочек своих, чтобы, влюбляясь в город, они не забыли влюбиться и в него – светлой памяти безумца Марадону, главную звезду Сухума, его вечного принца и разбойника, Бармалея и рыцаря, его душу и единственную суть, не подвергавшуюся сомнениям ни при одном президенте, ни одной партией, ни одним из настоящих сухумчан.
Марадона умер. Вы уж проститесь с ним там и за меня…
Три года назад, из озорства, сложил о Марадоне небольшую стихотворную историю. Давайте простимся светло…
Бородатый Марадона
Шел по улице Леона.
Шел неспешно,
Песни пел,
Бородой своей вертел.
Вдруг навстречу Марадоне –
Мальчик Темо. Очень строгий.
Марадоне он всерьез
Задает такой вопрос:
"Часто ходит по Леона
и девица, и матрона.
И для нежных их ушей
Ваши песни — хоть убей! —
Не годятся никуда.
А еще и борода…
Так что, может, Марадона,
Вам по улице Леона
Стоит больше не ходить,
Страх на дам не наводить?"
Бородатый Марадона
Тут же замер изумленно.
Посмотрел по сторонам
И промолвил "Стыд и срам!
Это хоть и пхащароуп,
Дам тебе я мальчик в лоб!
А потом пойду опять вдоль по улице гулять
И красоток сухумских попугивать!
Испугалися красотки и уплыли, как селедки.
Испугалися матроны и пустились в крики-стоны
Испугалися девицы – улетели, словно птицы.
А Темур-то, а Темур,
Посмотрев на этих дур —
Крикнул Беслану, Тенгизу, Зауру,
Ибре, Баталу, Ахре, Адгуру,
Вовке, Олежке, Борису и Ване:
"Хватит валяться, друзья, на диване!
В городе нашем случилась беда:
В нем по Леона бредет борода!
С ней же – надменно и самовлюбленно –
Ходит в комплекте чудак Марадона!"
Взял Беслан свой наган.
Взял Заур свой шампур.
Взял Батал свой амгьял.
А Олегу, Ване, Вовке
По прекрасной монтировке
Дал находчивый Адгур
И пошел на перекур…
Прибегают на Леона.
Уора, где же Марадона?!
Где мерзавец, плут и хам?
Покажись скорее нам!
Только нету Марадоны
ни на Дбар, ни на Леона,
Ни на улице Гастелло…
Что за диво? Что за дело?
В это время Марадона
Плакал, плакал обреченно:
«Борода ты, борода,
Были вместе мы всегда.
Вместе ели, вместе пили,
Вместе барышням хамили,
Вместе писали в кустах,
Вместе нагоняли страх,
Вместе сосуществовали,
Вместе песни напевали.
Что мне делать, как мне быть?
Сбрить тебя или не сбрить?
Ты пугаешь всех вокруг…
Ах, прощай, мой милый друг!"
И пустился со всех ног в магазин купить станок
И лосьончику для дезинфекции.
Но о том узнал Инал
И к Темуру прибежал:
"Представляешь, Марадона
Плачет, плачет обреченно.
Он собрался – чтоб мне слечь! –
Себе бороду отсечь!"
Тут Беслан, Тенгиз, Заур,
Ибра, Бата и Адгур
Пожалели Марадону,
Улыбнулись просветленно,
Побежали, закричали:
"Марадона, трали-вали,
Коль не будешь ты опять
Наших барышень пугать,
Пусть с тобою навсегда
Остается борода!
Ну, а если за старое примешься,
Мы тебе ее сами повыдергаем…"
