Sputnik, Лев Рыжков
Апофеоз тирании
Вот и дожили мы с вами до эпохального момента, когда об известных и трагических событиях 1953 года, когда советская партийная верхушка вступила между собой в борьбу за власть, сняли комедию. Притом, совершили этот дерзновенный шаг вовсе не российские кинематографисты. Если бы! Этим занялся совместный франко-британский творческий коллектив, приманив к своей затее самых настоящих звезд Голливуда.
Сказать по правде, ожидания были другими. Я ждал серьезную историческую драму о борьбе за власть. Я и не знал, что известные исторические события, связанные с поворотом курса гигантской советской страны, можно трактовать в таком ракурсе. Я ожидал развесистой клюквы, настоянной на пафосе, ожидал рефлексии над первым корчами "бесчеловечного режима". Но увидел совсем, совсем другое.
На тему борьбы за власть после смерти Сталина снято немало фильмов. В первую очередь, это, конечно, известная российская классика политизированного артхауса – "Хрусталев, машину!" Алексея Германа. Это и "Холодное лето 1953". Много раз смерть Сталина освещалась в бесчисленных российских сериалах. В итоге эта история прилично так навязла в зубах, стала скучным общим местом, воспроизводимым под аккомпанемент зрительской зевоты.
"Смерть Сталина" начинается как самая ужасная клюква. Тиран вовсю самодурствует. Вот, например, ужасающее злодеяние: он заставляет оркестр радиовещания заново переигрывать симфонию Моцарта, потому что ему хочется иметь у себя запись концерта. Измученная тоталитаризмом пианистка (в исполнении Ольги Куриленко) подбрасывает Сталину в конверт с пластинкой записку, общий смысл которой сводится к тезису: "Сталин – козел!"
А в это время огромный, толстый и потный Берия составляет расстрельные списки и подсовывает их Сталину на подпись. В списках вместо кириллицы мы видим набор каких-то символов, которые обычно воспроизводит слетевшая компьютерная кодировка. Кровожадный Берия выносит списки чинам из НКВД и говорит: "Этих расстрелять, а вот этого – распотрошить и подбросить на церковный алтарь. Выполняйте!"
Я, признаюсь, на этом моменте оцепенел. Что это – такая клюква? Но это уже получается клюквенное бешенство какое-то. А дальше — лучше. Нам показывают какой-то дом, куда подъезжает чуть ли не дивизия НКВДшников. Они идут по квартирам, арестовывают всех подряд, ведут по улицам ночной Москвы унылые процессии полуодетых людей. А одной процессии навстречу – вторая, третья. Ужас!
И великий вождь Иосиф Виссарионович вдруг читает выпавшую из пластиночного конверта записку: "Сталин – козел!" И падает, сраженный внезапным приступом. До поры я воспринимал все это почти всерьез. Пока не появился Хрущев.
Лучший Хрущев кинематографа
Образ Хрущева оказался настолько колоритен и великолепен, что, начиная с момента его появления все встало на свои места. Паззл сложился. И стало очевидно, что перед нами – комедия.
Хрущева играет звезда Голливуда Стив Бушеми. Он проживал роли преступных подонков у Тарантино, был самым колоритным злодеем у братьев Коэнов. Стив Бушеми – обладатель очень специфического лица с выпученными лягушачьими глазами. Для роли Хрущева его побрили наголо, сформировали ему аккуратную плешь-тонзуру, наклеили аморфное, свисающее партаппаратное брюхо. Плюс фирменная мимика одного из самых впечатляющих "тарантиновских подонков".
Этого Хрущева надо видеть. Он неимоверно отвратителен, но и безумно смешон. Он вредит, интригует, а в начале фильма сшибается пузами с самим всесильным Берией. Хрущев-Бушеми держит на себе всю комическую нагрузку.
По остальным персоналиям пробегусь бегло. Сталин – в общем-то, похож, но кажется слишком добрым. Очень колоритен Маленков – зиц-председатель переходного периода. Трагические гримасы и свисающий уголками вниз безвольный рот. Берия – не так чтобы сильно похож на оригинал, но диссонанса не вызывает.
А вот маршал Жуков отличается от того образа, который мы привыкли видеть в отечественных фильмах. Это не герой Михаила Ульянова. Это скорее звероподобно рыкающий римский центурион с орлиным профилем. Это сгусток пассионарного тестостерона.
Есть еще Василий Сталин – тонкоусый гусар и красавчик, напоминающий молодого Олега Меньшикова в "Покровских воротах". Есть дочка Сталина – Светлана. Это, пожалуй, самая невнятная и бесцветная героиня. Но так, наверное, и надо.
Осмеять и забыть
В основу фильма легли все классические "священные писания" либеральной фронды образца прошлого века. Это и доведенный до крайних степеней гротеска "Архипелаг ГУЛАГ", и письма дочери Сталина Светланы Аллилуевой, и мемуары Хрущева. И весь этот непоколебимый идеологический свод писаний вдруг пропущен через глумливую призму "Шарли Эбдо" с совершенно зубодробительным результатом, который в полной мере смогут оценить все-таки только жители бывшего СССР.
У меня есть подозрение, что начинали снимать все-таки клюкву. А потом, уже на ходу, повествование оказалось переформатировано в трэш. Да и как иначе реагировать нормальным, здравомыслящим и творческим людям на клоаку мракобесного маразма, которой, положа руку на сердце, все эти либеральные писания и являются.
Чем-то подобным когда-то занимался известный писатель Саша Соколов. Его знаменитый роман "Палисандрия" — это ведь тоже сатира на либеральный культ сталинских репрессий.
А франко-британские кинематографисты просто рушат эту парадигму. Притом делают это, от души смеясь. Когда-нибудь такое кино должно было появиться. Жалко, что это произошло не в России. "Смерть Сталина" — это еще, по сути, и смерть всей немыслимой кинематографической дряни, снятой на эту тему.
Какое-то время по инерции тенденциозная клюква, конечно, еще будет появляться. Почему-то мне кажется, что, в основном, как раз в России. Но смертельный удар ей уже нанесен. Все. Снимать по-прежнему – уже нельзя.
А за державу все равно обидно. Как верили мы тридцать лет назад во все эти ужасы и страсти. Ведь публицистические удары по мертвому тирану подточили фундамент могучей империи. И наконец-то незыблемые, осточертевшие либеральные постулаты низвергли в грязь, доведя до трэш-абсурда.
Это как в кино смотришь за похождениями безнаказанного злодея. И вдруг, совершенно неожиданно, кто-то дает ему по морде. Такое же облегчение.
