О том, как она оказалась на передовой, почему скрывала это от родителей и как собирала военный фотоархив, читайте в материале Sputnik.
Сария Кварацхелия, Sputnik
Рабочий день. Абхазский госуниверситет. В редакции газеты дожидаемся этнолога Марину Барцыц. Лекция уже закончилась, но студенты не отпускают преподавателя. Спустя 15 минут появляется она – проницательная, рассудительная и глубокая женщина, прошедшая всю войну.
Марина не любит подробно рассказывать о событиях прошлых лет. В основном рассуждения и оценки, но именно через них и складывается картина войны, которую женщина пропустила через собственный объектив.
Пароль войны
Этнолог Марина Барцыц была на стажировке в Институте этнологии и антропологии. О том, как она узнала о начале войны в Абхазии, женщина называет мистикой.
"В конце июля я поехала в Москву, сдавать экзамены для поступления в аспирантуру, экзамены уже успешно завершались. Но 14 августа утром заходит земляк, аспирант и сообщает: "Марина, в Абхазии война началась". В шоке спускаюсь на первый этаж, а там лежит телеграмма от студенческой подруги из Ткуарчала со словами: "Над Абхазией безоблачное небо". Время отправки 9:30, она тоже еще не знала, видимо. Примерно такой пароль был в Испании, когда начинался военный мятеж", – вспоминает ветеран войны.
Марина Барцыц до конца не могла в это поверить, думала, может, это неправда. Но первым кадрам по телевизору уже невозможно было не верить. В аспирантуре у нее тогда оставался еще один экзамен, но Марина пошла к научному руководителю и рапортовала, что не будет продолжать учебу.
"Руководитель начал убеждать, что должна остаться в Москве и продолжать учиться. Я ответила: "Зачем мне надо учиться? Зачем мне изучать историю, этнографию, если моего народа не будет? Я не хочу заниматься историей мертвого народа, который уничтожили", – передала разговор Барцыц. – В любом случае с первого дня все мы начали ходить на митинги против войны у белого дома в Москве, где были не только абхазы, но и северокавказские братья, сочувствующие друзья, ученые кавказоведы, такие как Волкова Наталья Георгиевна и другие. Я не могла есть несколько дней. Перехватило горло. Могла только воду пить".
Во время войны приехать в Абхазию было не так просто. Марина стала искать пути. И в начале сентября ей все же удалось. Вместе с делегацией из Москвы, которая прибыла на военный аэродром в Гудауте.
Работа у Ардзинба и побег на фронт
Сначала Марина Барцыц работала в Гудауте у Владислава Григорьевича Ардзинба. В октябре она решила уйти на передовую. Никому ничего не сказав, Марина отправилась на Гумисту.
"Уже 25 лет прошло, только последние два года стала понимать, что я поступила не очень красиво. Я ушла на фронт, даже не попрощавшись. Дело в том, что в Гудауте всегда найдется человек, который меня заменит. А на передовой всегда людей не хватало. Думала, пусть даже не амбразуру, но хотя бы один метр собой закрою. Но сейчас я понимаю, что надо было попрощаться тогда", – убеждена Барцыц.
Родители же Марины практически до последнего не знали, что она на войне. Даже когда в июльском наступлении ее осколком слегка ранило в ногу, она скрывала хромоту от домочадцев.
— То есть домой в Блабырхуа я приезжала в женской одежде. Моя семья думала, что я работаю в Гудауте, – объяснила Барцыц.
На Гумисте было три батальона. Марина попала в батальон, который находился во второй Верхнеэшерской школе. Туда этнолог отправилась с Наной Лакашия к близкой подруге Тали Джапуа.
На вопрос, каково было на войне, Марина пожимает плечами и отвечает, что не знает. Но следующим же предложением добавляет:
"Как ни странно, чем ближе к передовой, тем было спокойнее. Когда мы уезжали на пересменку в Гудауту или просто отъезжали от позиций, было ощущение, что сзади тебя падают снаряды, и пока ты здесь, на линии фронта убивают твоих товарищей, а тебя там нет. На передовой мы чувствовали себя на своем месте".
Проживать каждую минуту
На войне бойцы проживали каждую минуту и каждую секунду осознанно. В мирной же жизни все по-другому.
"Вот посмотрите, мы воевали один год, а как много места в нашей жизни занимает этот год за все 25 лет. Мы собирались за столом, кто-то погиб вчера, произносят тост за погибшего, смотрим все друг на друга и думаем, возможно, уже кого-то из нас завтра тут не будет", – вспоминает Барцыц.
Часто можно услышать, что война — "грязное дело", и тем не менее именно на войне проявляются лучшие человеческие качества. И в первую очередь военное братство, когда человек, не задумываясь, прикрывает собой тебя от пуль.
"Почему у людей бывает ностальгия по тому военному времени? – задается вопросом женщина. – Понятно, там на каждом шагу гуляет смерть. Но там много хороших человеческих качеств проявляется. Буквально люди отдают жизнь друг за друга. И буквально каждый человек готов умереть, он считает, что остановит какую-то пулю, которая была нацелена на его народ. На войне есть и храбрость, и преодоление страха, и закалка, и самопожертвование, и реальный героизм. У нас был радист, который, даже оказавшись в окружении, давал координаты, где он сидел, чтобы наша артиллерия стреляла и снаряды попадали в него".
По наблюдениям Марины Барцыц, война была разной. Здесь могли соседствовать и трусость с героизмом, и потеря самоконтроля с самоотверженностью. Для наглядности этнолог приводит два примера.
В июле абхазским защитникам поставили задачу захватить высоту Цугуровка. Батальон Марины Барцыц поднялся на гору, но вскоре выяснилось, что поле усеяно минами – бойцы стали подрываться. Задание невозможно выполнить. Бойцы стали отступать. На одной узкой тропинке оказалось несколько батальонов. Марина же вместе с четырьмя бойцами несла раненого.
"Я, как санинструктор, осталась с раненым на узкой тропе, резкий склон, скользко, вправо, влево никак не уйти. У всех паника, отступление, все буквально через нас проходят. Кто как может, спасается. А те четверо, что несли раненого уже устали, сил нет, тоже хотят убежать, а им стыдно оставлять раненого, неловко. А дальше тащить его — у них сил нет. Раненый схватился крепко за свой автомат и говорит: "Уходите". Автомат же ему нужен был в случае, если бы грузины начали приближаться, чтобы он смог застрелиться. Но мы кое-как спустились вниз к реке, уже ровное место, и тут мне галантно подает руку тот, кто еще на тропинке через нас перешагнул", – с улыбкой вспоминает она.
Другой же показательный случай произошел уже с Ахрой Бжания, который прикрыл Марину собой.
"Грузины в определенное время начинали обстреливать наши позиции в Эшере. У них была очень профессиональная артиллерия. Мы идем с Ахрой Бжания от ГАИ до позиций. Участок совершенно открытый, попадаем под обстрел, место полностью четко обстреливается. А Ахра, худой и стройный, на полшага становится предо мной, развернувшись лицом ко мне, и разговаривает со мной как ни в чем ни бывало. Самое страшное на войне, когда человек может из-за тебя погибнуть, как будто ты его убил. Мне было неловко делать ему замечание, что понимаю, почему он так делает. Вот это настоящая галантность, которая может стоить жизни", – определяет для себя Барцыц.
Главная миссия
На Гумистинском фронте Марина Барцыц была одновременно и санинструктором, и фотографом. Но главной своей миссией женщина считала спасение раненых, хотя, как шутливо она признается, профессиональным медиком она не была и клятву Гиппократа не давала.
"Мы делали то, что могли. Нам надо было донести человека живым до эвакопункта, как минимум. А там уже были медики. С нас требовалось оказать первую помощь и довезти живым. Потом уже мы были спокойны. Кстати, всю войну мы были без оружия. Не то что мы, у мужчин не было оружия. Бывало такое, что перед наступлением они брали у кого-то из своих товарищей, кто оставался, или шли без оружия в надежде достать автомат в наступлении", – рассказала она.
Оружие все же появилось у Марины, но чуть позже. Летом, когда Владислав Ардзинба призвал к последнему наступлению, Барцыц увидела, что некоторые девушки пришли с оружием. Тогда она с Эммой Тания отправилась к Владиславу Григорьевичу, и он им выписал пистолеты. Из этого пистолета Марина Барцыц так ни разу и не выстрелила.
"Мой брат шутил, что оружие мне нужно, чтобы себя застрелить, а кого-то еще застрелить не получится. На самом деле мне это нужно было. Больше всего чего боялись на войне и женщины, и мужчины? – спрашивает она и сама же отвечает. – Попасть в плен раненым, беззащитным. Хотя бы можно было застрелиться. А в конце войны, когда выстрелила, оказалось, что там центровка неправильно была выставлена. Если бы я даже во время войны стреляла, то ни в кого не попала бы".
Война через объектив
Всю войну Марина Барцыц прошла с фотоаппаратом времен Второй мировой войны ФЭД. Это советский дальномерный малоформатный фотоаппарат. Простой, но, как характеризует его владелица, очень надежный. Пленки на него были такие же устаревшие – "тасма" и "свема".
Фотографии на войне она делала для того, чтобы сохранить лица, которые ей встречались. Просто для истории, для них самих, для их семей.
"Я не была профессиональным фотографом. Фоторепортер в первую очередь должен быть занят своим делом. А мы в первую очередь должны были спасать. Я не фотографировала страдания людей, раненых, саму стрельбу", – пояснила она.
Фотографии и видеоматериалы со временем могут терять свою ценность. Марина Барцыц тогда даже не гналась за профессиональными кадрами.
"Мне надо было сфотографировать и отдать бойцам или их родственникам. Я печатала фотографии и раздавала. И так было всю войну. Ничего эффектного не искала", – объясняет она.
И тем не менее у Марины Барцыц получилось много уникальных кадров, которых практически не было ни у одного военного фотографа. Так в объектив Марины Барцыц попал момент переправы абхазского войска через Гумисту во время июльского наступления, а также встреча двух фронтов на Кодорском мосту.
"А фотографу что надо? – задается вопросом Марина. – Оказаться в нужное время и в нужном месте. Я считаю, что мне повезло, когда оказалась чуть ли не одной из первых на Кодорском мосту. Тогда мы даже не поняли, что можно перейти этот мост. Не знали, кто на другой стороне: наши или грузины. Армия перед мостом разворачивалась обратно, видимо, не было приказа. Я, может, это и безрассудство, но пошла по мосту, оказалась прямо в центре, когда впервые стали по одному выходить и встречаться бойцы Восточного и Гумистинского фронтов. Это была встреча двух фронтов. К счастью, оказалось, что на той стороне мост защищали наши. Представляете, каким счастьем была эта встреча на мосту. И в кадрах это осталось".
Интересные кадры Марина Барцыц сделала и во время освобождения Сухума. Когда ее батальон шел к Совмину от станции Гума, за ними увязалась маленькая собачка.
"Идет ожесточенная стрельба, пыль стоит, с девятиэтажного жилого дома и рядом стоящего здания Совмина работают снайперы, все простреливается, мы даже головы поднять не можем. А собачка не уходит, уцепилась, храбро с нами продолжает путь. И это осталось в кадре", – с улыбкой рассказала этнолог.
В целом, Марина считает, что ее военный фотоархив ценен тем, что сохранились портреты дорогих ей людей. Некоторых уже нет в живых, но на фото сохранились их лица.
"Многие родители не увидели своих детей, потому что они находились на Гумистинском фронте, а родители находились в Ткуарчале. Или выросли дети, которые никогда не видели своего отца или просто не помнят его. В этом смысле портреты времен войны имеют ценность", – добавила она.
После войны Марина Барцыц вместе с Майей Амичба провела одну фотовыставку в галерее Батала Джопуа. Марину Барцыц огорчает одно – не все бойцы увидели их фотографии, потому что все напечатать и отдать ей не удалось.
