Мерседес Хаттон, колумнист по туризму в англоязычной гонконгской газете South China Morning Post, написала о Байкале. Причем написала все довольно точно, с уважением и восхищением, и — употребила в этом своем материале одно замечательное слово, о котором дальше и пойдет речь. То есть не совсем о слове, а о феномене, который им обозначается.
Слово это — overtourism. На русский переводится примерно как "затуристивание" или "перетуристизация", пишет автор РИА Новости Дмитрий Косырев.
Часть гонконгских читателей Мерседес — местные китайцы, так что она, конечно, касается страхов сибирских жителей насчет "орд китайцев", которых в прошлом году на Байкале стало больше на 37 процентов. Но тут же приводит цифры: всего в прошлом году озеро посетили 1,6 миллиона туристов, из которых китайцев было всего-то 186 тысяч. Прочие — в громадном большинстве — это мы.
Так что, извините, проблема не в национальности. Аналогичный случай: остров Боракай на Филиппинах. Возможно, самый знаменитый пляж Азии, который недемократичный президент страны Родриго Дутерте в прошлом году закрыл на шесть месяцев — чистить. Боракай "затуризмили" до смерти. Сделали это прежде всего австралийцы, которые лет двадцать были там почти монополистами.
Когда-то по всему миру массовый турист был человеком с Запада, а азиатские жители робко жались к краешкам своего песчано-кокосового рая. Дальше появились японцы, сейчас китайцы. А через сто лет, кто знает, такой же шок вызовет Африка.
Но, как видим на примере Байкала, проблема "овертуризма" не в какой-то относительно новой национальной группе, которая ведет себя не так. Она, похоже, общечеловеческая и происходит от того, что творится во множестве обществ, начиная — так уж получилось — с обществ англосаксонских (США, Великобритания и прочие). Просто в китайском обществе сейчас начинает происходить то же, что в западных: стресс и желание от него сбегать.
Поделим туризм на две категории: познавательный (музеи, архитектура и прочее) и… побег в рай от ставшей невыносимой цивилизации.
Я хорошо помню, как в конце 80-х меня заманивал на Боракай мой филиппинский друг, австралиец Грег, открывший там шесть бамбуковых домиков: "Пляж такой, что можно уйти в дальний его конец и не видеть лиц других людей, там можно делать что угодно или ничего, никто тебе слова не скажет — некому говорить".
Года два назад — то же самое на Алтае: "Можешь вообще не видеть людей, только спускаться с гор в деревню за едой; или ехать по степи, как ордынский воин — степь с тех пор не изменилась".
И повторяется закономерность: первопроходцы находят тропический или таежный рай, где человек может быть самим собой ну хоть неделю — тогда можно продержаться все эти 11 с лишним месяцев в надежде в рай вернуться. Потом туда несется толпа, строятся отели, от пляжа или тайги не остается живого места, а там, где тысячи разных людей трутся боками друг о друга — начинается то самое, от чего они бежали: правила, запреты и ограничения.
И человеческая саранча движется дальше, на иные континенты, в поисках новых мест, где можно хоть немного пожить нормально. Оставляет за собой очередной уничтоженный рай со множеством табличек: красный круг с наклонной, перечеркивающей что-то полосой.
Кто-то скажет, что просто людей на Земле стало много, а рая мало. Но возможен и иной ответ: может быть, человечеству пора учиться делать существование людей более выносимым там, где они живут весь год? Может быть, пора начать разбираться с особым типом людей, посвящающих свои жизни навязыванию запретов для всех остальных?
Правила жизни среди людей всегда будут — но они, среди прочего, предполагали когда-то компромисс и взаимное уважение. Наша эпоха создала весьма серьезный перекос в сторону людей, очень технично навязывающих другим что-то такое, что эти другие делать не хотят. Собственно, этот перекос, возможно, стал главной причиной происходящей сейчас в мире переоценки ценностей.
Первый случай таковой — джихадизм. То, что старается учинить в мусульманском (да и во всем прочем) мире секта радикалов от ислама. Вспомним, что они делали на завоеванных в Сирии и Ираке территориях: запрещали вообще все. Война и оккупация ведь была не целью, а только средством строительства "правильной" жизни.
Второй случай — то, что в англосаксонских и прочих западных обществах до сих пор называют почему-то демократической (и даже либеральной) идеологией. Так ведь там тоже строят какое-то новое человеческое общество, где запрещено то, что раньше было нормальным, а насаждается — с джихадистской агрессией — комплект новых норм повседневного поведения, вплоть до сексуальной революции и отмены границ и самой идеи национального государства.
В ответ — сопротивление нормальности; в частности, нынешний экономический подъем в США во многом вызван тем, что администрация пачками отменяет правила, запреты и прочую обязаловку для бизнеса, введенные демократами. А запретители сопротивляются сопротивлению, ехидно спрашивая: так что, вам, либертарианцам, надо все разрешить — и наркотики, и педофилию? Вам нужна "территория свободы" по всей планете — да она от этого умрет.
Во всей этой ситуации лучше всего было бы спокойно разобраться до того, как на планете и правда закончатся райские уголки. И не хочется думать о том, что будут делать люди, которые поймут, что даже на неделю в году убежать уже некуда.
Читайте также:
-
Одна во льдах: шведка прошла 700 километров по замерзшему Байкалу
-
В путешествие: 25 удивительных мест России
