В Абхазии бьют стекла административных зданий. В Сухуме народный сход. Оппозиция требует отставки президента. Глава государства обвиняет оппозицию в дестабилизации. Случилась незначительная перестрелка, но в целом основной инструмент давления на власть – толкание локтями. Российские комментаторы говорят о "майдане". Президент в итоге подает в отставку. Назначены досрочные выборы.
Попробуйте угадать год. 2020-й? Нет – 2014-й. Разбудите меня через сто лет и спросите, что происходит в Абхазии? Я отвечу: протестуют и выбирают.
Президент Хаджимба выиграл выборы с минимальным перевесом – так, что его основной соперник и кандидат "против всех" в сумме набрали больше. Оппозиция обратилась в суд. Потом в Сухуме случилась перестрелка, в которой, по слухам, участвовал сотрудник президентской охраны, а погибли криминальные авторитеты. Так к причине добавился повод.
Из ДНР приехал полевой командир Ахра Авидзба, который возглавил уличный протест, подарив части абхазских бюрократов и российских комментаторов очередной повод найти признаки внешнего вмешательства: начали говорить о "майдане". В реальности "участие граждан ДНР в протестах" ограничивается небольшим кругом друзей Авидзбы.
Причины того, что абхазы протестуют против беззакония путем захвата администрации президента, легко объясняются состоянием массового сознания и уровнем правовой культуры в стране: люди полагаются на личные договоренности и прямую коммуникацию между кланами гораздо больше, чем на формализованное право.
Словосочетание "абхазская демократия" – не оксюморон. Во-первых, Абхазия – это страна, где "все знают всех". Собрать на митинг одна-две тысячи человек в Сухуме совсем не сложно. Во-вторых, традиции политической культуры страны таковы, что народ в любой момент может выйти на площадь и потребовать от власти конкретных решений. То, что в России принято воспринимать как майдан, спонсированный "печеньками Виктории Нуланд", в Абхазии представляет собой народный сход – элемент прямой демократии, при котором формальные институты менее функциональны, чем стихийное собрание граждан.
В мае 2014 года после народных выступлений президент Александр Анкваб подал в отставку. В 2016-м случились новые народные выступления – тогда громили МВД. В 2020-м пришла очередь здания администрации президента. Для Абхазии это если не повседневность, то один из привычных инструментов протеста. Подчеркну особо, оружие ни одна сторона не применяет. Таков общественный консенсус в стране, которая отлично помнит все ужасы боевых действий: ветераны Отечественной войны в Абхазии – это не глубокие старики, а поколение отцов. Память о войне хранится не столько в музеях и праздничных поздравлениях на официальных бланках, сколько в горечи рассказов очевидцев и в благодарных тостах молодежи.
Пять министров за пять лет: кто возглавлял МВД Абхазии>>
Хотя российский МИД назвал протесты внутренним делом Абхазии, из Москвы помочь разрешить кризис прилетели заместитель секретаря Совбеза Рашид Нургалиев и помощник президента Владислав Сурков. Первый в Совбезе курирует СНГ, второй отвечает за взаимодействие с конфликтными случаями российского соседства в СНГ.
Правы ли те, кто считает, что частично признанные государства – марионетки в сложных и натруженных руках "кремлевских менеджеров"? Конечно, нет.
К сожалению, привычная реакция части российского экспертного и медиасообщества на любые протесты – кричать "майдан!" в поисках очередного вмешательства Госдепа во внутренние дела наших соседей. Совсем недавно так было с Арменией, теперь – с Абхазией. И снова – нет. Нет ни "дергания за ниточки", ни иностранного вмешательства. Политическая конкуренция внутри де-факто государств уже преподносила сюрпризы московским кураторам. Сергей Багапш в Абхазии, Евгений Шевчук в Приднестровье, Алла Джиоева в Южной Осетии одерживали победы на выборах в статусе оппозиционеров, не поддерживаемых Кремлем. Но все равно сохраняли ориентацию на Россию.
Это общие стереотипы в адрес частично признанных государств, которые поддерживаются, как правило, политиками и экспертами тех стран, которые потеряли данные территории. Грузины, молдаване, украинцы в медиа и на очных встречах часто говорят о "руке Москвы", которая, по их мнению, может в одно мгновение вернуть спесивых сепаратистов обратно. Но внутренняя динамика де-факто государств, со всей их бурной и высоко конкурентной политической жизнью, живет по своим законам.
Абхазия не хочет быть частью России. Апсуара (в самом широком виде – абхазство – кодекс морального поведения и традиции), по мнению абхазов, растворится в российских реалиях: "Завтра же здесь будет Адлер". А российская власть порой допускает ошибки в отношениях с Абхазией – крупные волнения оппозиции в 2016 году начались после того, как Москва "спустила сверху" договор о стратегическом партнерстве.
Да, в смысле финансов и безопасности Абхазия крайне зависит от России. Но посыл "Абхазия никуда не денется" – плохой мотиватор для работы. Типично постсоветскими электоральными технологиями вроде раздачи гречки (а в Сухуме перед выборами-2019 бетонировали улицы) нельзя добиться успеха в политике.
Рауль Хаджимба за годы президентства потерял социальную базу. Политолог Алексей Чеснаков уже попенял бывшему президенту: "Президент не справился с нервной нагрузкой". Действия Хаджимба Чеснаков назвал "бегством".
Раз за разом модель относительно мирного протеста, в случае потери властью легитимности, будет воспроизводиться пассионарным абхазским народом. Представление абхазов об этнократии как единственном действенном инструменте сохранения абхазства, нежелание открывать экономику для российских частных инвестиций, низкий уровень гарантий безопасности инвесторов, опора на закулисные договоренности вместо публичных электоральных процедур, высокий уровень коррупции, наконец, представления части российских кураторов региона о том, что объективные условия существования Абхазии делают ее вечным союзником, работу с которым можно вести по остаточному принципу, постоянно будут приводить к проигрышу институтов улице. При этом Абхазия будет сохранять внешнеполитическую ориентацию.
Но в страну с такой политической конструкцией не пойдут инвестиции, степень правового сознания не вырастет, уровень коррупции не упадет, верховенство закона не устоится, кланы и договоренности так и будут выше права и процедур, а экономика останется сугубо дотационной.
Разбудите меня через сто лет.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции.
