Александр Скаков рассказал о своих абхазских экспедициях, находках, приключениях, а также о некоторых тайнах дольменов.
– У многих первая ассоциация со словом "археолог" — этакий Индиана Джонс, добывающий артефакты с риском для жизни. Это, наверное, неправильная ассоциация?
– Индианой Джонсом я бываю только полтора месяца в году. Именно столько у меня продолжается полевой сезон. Да и то – с более-менее современной техникой, теодолитами, компьютерами. Так что Индиана Джонс – конечно, хороший образ, но это немного не сегодняшний день. Хотя бывают и палатки, и дожди, и под снегом приходится работать. Но это только часть археологии.
Остальное – это работа в Москве – с описанием находок, с публикациями. Все это требует кабинетного анализа. То есть археолог больше времени проводит не с лопатой или кисточкой в поле, а в кабинете, за компьютером.
– Наверное, бродяги-археологи посмеиваются над кабинетными историками?
– Я бы не отделял археологию от истории. Было такое выражение известного ученого Артемия Арциховского: "Археология – это история, вооруженная лопатой". Дело в том, что у истории как науки – очень ограниченный набор источников. Они все (или почти все) давно и хорошо известны. Сложно найти новые источники, новые летописи, новые хроники. Археология же постоянно пополняет мир источников новыми находками.
Их становится все больше и больше. Каждый новый сезон раскопок приносит все новые и новые открытия. Все это – источники, позволяющие нам делать выводы о нашей истории, о нашем древнем прошлом. Тем более, что есть эпохи, когда не было письменных источников, ни летописей, ни хроник.
Про народы, жившие на Кавказе в эпоху античности и раннего Средневековья, мы знаем большей частью из археологии. Есть античные – греческие и римские авторы. Но это – такие крохи! Это буквально отдельные фразы, отдельные сообщения, которые много раз цитируются, интерпретируются. Что-то новое получить из них сложно. Археология же позволяет прийти к новым выводам, сделать новые открытия.
– Понятно, что древности, драгоценности и редкости привлекают криминальных элементов. Бывало ли так, что приходилось охранять раскопанные участки?
– Да, конечно. Приходилось ночевать на раскопе, например. Чтобы никто не пришел, не залез. Дело в том, что людей привлекает не то, что в раскопе будет золото или бриллианты, которых там нет, конечно. Они могут просто по глупости залезть, ничего не найти, но все переворошить. Им будет забава, а нам – большая проблема. Даже беда.
Но самая главная проблема – это черные археологи. В России с ними борются, ужесточается ответственность за грабеж древнего наследия. Очень часто люди считают, что это такое хобби – залезть в древнее погребение, выкинуть кости, забрать себе вещи и сказать: "Вот какая у меня хорошая коллекция находок!" И не понимают того, что тем самым уничтожают прошлое своей страны, лишают нас нашей истории. Но им эта история не нужна.
– Насколько черная археология распространена в Абхазии?
– Черная археология есть везде. И в Подмосковье, и на севере России. В Абхазии, конечно, тоже. Но там с этим злом пытаются бороться. Я знаю, что соответствующие поручения даны Службе государственной безопасности Абхазии.
Конечно, должна быть помощь местного населения. То есть одним контролем за пассажирами, следующими через границу, ничего не добьешься. Надо, чтобы люди понимали, что этого делать нельзя. И чтобы в случае появления грабителей, мародеров, они бы просто либо сами с ними разбирались, по-своему, либо сообщали бы куда нужно. Чтобы им не было места на этой земле.
В той части Абхазии, которая ближе к российской границе, очень многие яркие памятники были разрушены.
Есть и другая угроза – стройки новых объектов. И если в Сухуме какой-то надзор за застройкой ведется, то в абхазской провинции, в малых городах – не везде. Для этого не хватает сил и финансирования. Например, на окраине города Очамчира находится городище древнего города Гиенос, который упоминали античные авторы. Сейчас оставшийся от него холм завален мусором из-за того, что люди не знают, что это место надо беречь.
– Кстати, про стройки. Вы проводили раскопки в Сочи, когда там строили олимпийские объекты. Не было ли это строительство катастрофой в плане археологии?
– Как ни странно, нет. Были выделены средства, чтобы археологи провели тотальную разведку территории. На каждой поляне закладывался шурф. Была найдена масса объектов. Это и могильники, и поселения, и культовые объекты. Например, руины средневекового храма.
Этот был храм времен Абхазского царства. Образец того, что в истории архитектуры называется абхазо-аланская школа зодчества. То есть, похожие храмы есть в районе Сочи, есть в Абхазии, и есть на территории Карачаево-Черкесии. Строился он, скорее всего, мастерами из Византии, но имел местную специфику. И вот руины такого храма были изучены возле Сочи.
Если до Олимпиады Сочи был "белым пятном" на карте археологии юга России, то сейчас это – хорошо изученная территория.
– Какова привлекательность Абхазии для археолога? Что здесь можно найти? Следы каких цивилизаций, каких культур?
– Абхазия – это перекресток цивилизаций и культур. С одной стороны, это горы и горская культура. Это коммуникации между Северным и Южным Кавказом. С другой стороны – это море. А, значит, это такие культуры, как Эллада, Рим, Византия. Потом – генуэзцы, Османская империя. То есть в одном маленьком месте все это наложилось друг на друга.
Абхазия – это страна, куда плавали аргонавты из античного мифа. Сейчас, конечно, говорят, что страна Эя – родина золотого руна – находилась не здесь, а где-то на краю цивилизации. Но, тем не менее, классическая интерпретация мифа помещает страну Эя именно в окрестности Сухума, в древнюю Колхиду.
А еще Абхазия – это место с очень хорошей, плодородной, красивой землей, где удобно и хорошо жить. Поэтому там всегда жили люди, начиная с каменного века.
Сейчас, слава богу, начато изучение памятников каменного века в Абхазии. Это – совместная работа археологов Абхазии и России. И я надеюсь, что эти работы дадут еще новые находки.
Что касается более позднего времени, то, с одной стороны, здесь есть памятники дольменной культуры. С другой стороны, это культура более южная, связанная с земледельцами, жившими в плодородных местах Колхидской низменности. Для Абхазии эпохи бронзы характерен симбиоз культур с явным влиянием Передней Азии и Ближнего Востока.
Наши работы в Абхазии ведутся, начиная с 2002 года. Последние лет семь они финансируются грантами Российского гуманитарного научного фонда. Большую организационную, финансовую и даже моральную помощь оказывает правительство Абхазии. Небогатая страна, тем не менее, находит возможности помочь археологии.
– То есть даже на самом высоком уровне в Абхазии проявляется интерес к своей истории?
– Конечно! Абхазское руководство дает деньги на реставрацию находок. Часто те находятся в таком состоянии, что, в общем-то, их нельзя хранить – они будут рассыпаться. Абхазскую сторону в наших экспедициях представляет мой коллега, известный ученый, директор Абхазского музея Аркадий Иванович Джопуа.
Мы изучаем памятники, которые относятся к периоду, который называется Кобано-Колхидская культурно-историческая общность. Почему она Кобано-Колхидская? Ну, Колхида – понятно. Это Колхидская низменность — территория, начиная от Сочи и до Трабзона в Турции. Кобанская – это потому, что первые памятники общности были найдены у аула Кобан в Северной Осетии. Эта общность существовала в период с XIIдо III-IIвеков до нашей эры. То есть тысячу лет.
– Есть ли какие-то опознавательные знаки, маркеры этой культуры?
– Следы этой культуры мы отслеживаем, например, по бронзовым топорам. Они использовались, конечно, не для рубки леса, и не для военных действий, а как церемониальные, культовые изделия.Самая западная находка такого орнаментированного топора была сделана возле города Винница на Украине. Самая южная — на территории Ирана. Такое ощущение, что в древности люди общались гораздо больше, чем нам кажется.
Сейчас наши работы ведутся в том регионе Абхазии, который оставался наименее изученным. Понятно, что наиболее изученные территории – возле моря. А горная Абхазия долго оставалась белым пятном.
– Это Кодорское ущелье?
– Это город Ткуарчал, где мы работаем каждый год. Он находится между Кодорским ущельем и Грузией. Очень красивый город. К сожалению, сейчас там осталось очень мало населения, потому что нет работы. Но есть очень яркие памятники. Это, например, могильник на горе Джантух. Огромный памятник, куда, видимо, в древности свозили умерших со всего ущелья. И действовал он тоже в течение десяти веков. То есть тысячелетие.
– А что такое дольмены? На эту тему сломано много копий, высказывается много версий. Но что это за таинственные сооружения, расположенные на Кубани, в Абхазии?
– И не только! Еще и в Турции, и в Северной Африке. Все очень просто. Тут не надо никаких фантазий. Это – погребения. Это аналог того, что называется "склеп". В древности часть из них была прикрыта курганами. Именно дольмены изучал мой наставник в археологии Владимир Марковин. В дольменах были найдены и погребения людей, и различные вещи. Есть хронология дольменов, есть определенная типология. Обо всем этом есть работы.
А есть какие-то фантазии: типа, дольмены отливались в камне, наделялись магической силой. Так можно любой камень «сделать» магическим. Никакой мистики в дольменах нет. Это просто памятник древней культуры древнего народа. Больше ничего.
– А какого народа?
– Есть понятие "дольменная культура". Но кто были эти люди по языку – мы не знаем. Есть версии, есть гипотезы. Может быть, они были связаны с дальними предками современных абхазо-адыгов, живших в эпоху бронзы, в IV-III тысячелетиях до нашей эры.
– То есть фактически дольмены старше пирамид?
– Фактически так.
– Когда вы едете в Абхазию – сколько людей вы берете с собой?
У нас волонтеры. Никто из них денег не получает. Я оплачиваю проезд – из средств гранта. Ну, и питание, конечно. Основная численность экспедиции – от 15 до 30 человек. Приезжают люди 30-50 лет. А, бывает, и школьники.
– Проживание, как я понимаю, бесплатное?
– Ну, естественно. Мы живем в полупустующих домах, построенных во времена Советского Союза. Местами в них есть двери, окна, пол, и там можно как-нибудь устроиться. И свет. И, самое главное, крыша над головой. Моемся в холодной речке. Условия спартанские. Питание: есть кухня, есть дежурные. Обычные полевые условия.
– А местные археологи участвуют в раскопках?
– Местные ребята тоже бывают. Сейчас в Абхазии появились молодые кадры в археологии. Хотя был большой интервал из-за блокады. Потом было несколько лет без финансирования. И юноши, конечно, не шли в археологию. Сейчас молодежь в Абхазии этим все-таки заинтересовалась.
– А кто на них влияет? Вы?
– Зачем? Есть местные абхазские археологи. Они работали все эти годы. Даже в самые тяжелые годы. В Абхазии была очень хорошая школа археологов. Местная археология Абхазии началась с 20-х годов прошлого века. Было созданы Абхазское научное общество, Абхазский институт. Первыми археологами были русские интеллигенты.
Можно назвать, например, Виктора Стражева. Он был поэтом, дружил с Буниным, с другими яркими людьми Серебряного века. Он уехал в Абхазию. Там писал стихи и на досуге занимался археологией. Стражев и еще один археолог – Александр Лукин опубликовали первые работы по археологии Абхазии. Для своего времени – очень хорошего уровня.
Огромную роль для создания археологии в Абхазии сыграл академик Николай Марр, по совместительству выдающийся лингвист. Конечно, у него были спорные работы. Тем не менее, он сделал много хорошего для изучения истории, археологии, языка и фольклора Кавказа.
– Это не тот Марр, с которым боролся Сталин?
– Да! Что марксизм не есть марризм – всем известный афоризм.
– Гонения на лингвистическую теорию Марра повлияли на археологию?
– С одной стороны, Сталин повлиял на все. Потому что при Сталине многие археологи были репрессированы. Это коснулось всех регионов Кавказа. Хотя постоянно выделялись большие средства на изучение исторических объектов. Это тоже факт. Были созданы огромные экспедиции, были проведены большие, масштабные работы. Особенно это касается Закавказья. Например, открытие цивилизации Урарту было сделано именно при Сталине.
– Репрессии в отношении археологов были ли связаны с какой-то конспирологией?
– Я думаю, что напрямую не было репрессий по отношению именно к археологии. Потому что археология – это все-таки не генетика и даже не языкознание. Тем более, что археология приносила стране престиж. Красивые вещи, выставленные в музеях, изучение древних цивилизаций и культур. Это – престиж страны.
– А были выдающиеся абхазские археологи? Или только "понаехавшие"?
– Первым абхазским археологом был Михаил Трапш. Он работал в послевоенные годы. Им были найдены три очень "ярких" могильника – Куланурхва, Красный Маяк и Гуадиху. Можно назвать, например, Юрия Воронова – он был и политиком и очень известным археологом. Потом Георгий Шамба, Вадим Бжания. Ну, это я называю тех, кто ушел из жизни. А кто-то остался, работает.
– Как военные конфликты повлияли на экспозиции музеев?
– Был нанесен огромный ущерб. В Абхазском музее какие-то вещи исчезли, во время войны это неизбежно. Но в целом музей уцелел. Сейчас он работает. Притом, там был сделан ремонт. Надстроили еще один этаж. Сейчас там делают новую экспозицию.
Гораздо хуже ситуация с Абхазским институтом. Грузинские гвардейцы во время оккупации Сухума окружили здание института, облили бензином и подожгли. В этом огне погибла огромная библиотека. Часть ее была подарена академиком Марром. Сгорел весь архив с массой неопубликованных работ, с записями, отчетами экспедиций. Погибла коллекция находок.
Ну, и конечно, из-за блокады и разрухи погиб целый ряд мелких музеев Абхазии. Например, был музей оружия в городе Гагра, который уничтожили. Музей воссоздан сейчас, но заново. Потом был музей в городе Гал. Сейчас его нет. Все экспонаты исчезли. Потом, были еще базы археологов – серьезные, добротные здания для хранения находок. Почти все они тоже не уцелели.
– Что можно найти в Абхазии и Осетии? Возможно ли открытие новой Трои?
– В Абхазии можно найти все, что угодно. Трой в мире очень много. Найдена всего одна. А на самом деле их, конечно, сотни. Важно, чтобы велась полевая работа. Чтобы были созданы новые поколения археологов, и молодые кадры шли в археологию. Очень важно издание сборников.
С этим связано проведение конференций, куда приезжают ученые со всего мира, выступают с докладами, общаются с местными археологами. В Абхазии налажена практика проведения таких конференций. Проводятся они ежегодно. Первая конференция такого типа была проведена в Абхазии в 2001 году.
Дальше начинаются контакты ученых между собой, обмен опытом, впечатлениями, знаниями, какие-то совместные работы, совместные экспедиции. То, что моя экспедиция проводится совместно с абхазскими коллегами, стало возможно именно благодаря конференциям.
И важна уже удача. И интуиция. Если есть удача, интуиция и хотя бы небольшое финансирование, то находки новой Трои гарантированы. Абхазия – очень благодатная для археологов и историков земля. И в ее земле можно найти все, что угодно.
