В предыдущем материале корреспондент Sputnik Лев Рыжков разговаривал с Алисой Гицба о тонкостях постановки "Турандот" и зловещих тайнах главной героини. А сейчас настало время поговорить о родной Абхазии и о том, почему Сухуму жизненно необходим свой оперный театр.
Sputnik, Лев Рыжков
Бах на пастбище
— На сайте Sputnik есть видео вашего исполнения "Кофейной кантаты" Баха на заброшенной железнодорожной станции Гума. Почему вы выбрали такое странное место, чтобы исполнить Баха?
— У меня довольно богатый опыт выступлений в странных местах, потому что я пою очень много авангардной музыки. Ну, а что касается нашей заброшенной станции Гума… В Абхазии мне предложили пригласить к нам московских солистов и совместно с нашим камерным ансамблем "Каприччиос" сделать небольшой перформанс. Мы, конечно, согласились.
Но, когда приехали, то очень долго не могли выбрать площадку. Я думала, что этот спектакль мы исполним, например, на Брехаловке, на летней сцене. Но устроители предложили нам заброшенную станцию – здание в самом центре города, с очень красивой архитектурой. Правда, очень заброшенное.
— Насколько сильно?
— Прямо в здании росли кусты. Между ними гуляли коровы. И ни одного целого стекла ни в одном окне. Но зато в этом здании была прекрасная акустика, которую не требовалось подзвучивать микрофоном. Там все резонировало. Но, тем не менее, там было ужасно! Я даже не представляла себе, как это все вычистить и привести в порядок, и сколько нужно для этого дней.
— И сколько дней потребовалось в итоге?
— Три дня! И станция превратилась во что-то просто удивительное! Специально для нашего выступления ребята выкорчевывали кустарники, мыли полы, чистили их хлоркой. Единственно, не успели сделать ремонт, снять облезшую штукатурку, покрасить стены заново. Но ребята нашли какие-то дизайнерские ходы, сделали очень интересную подсветку, расставили стулья. И не просто расставили, а накрыли их белыми чехлами и красиво завязали великолепными бантами.
Когда я в день спектакля увидела все это великолепие, то просто не поверила своим глазам! Это было какое-то чудо, как в сказке! Был кошмар, а стало прекрасно, великолепно. Дворец какой-то! Я очень была благодарна этой команде. Я была сильно удивлена. И мои коллеги тоже. И пришло очень много зрителей. И принимали нас очень тепло. Наше выступление, как мне кажется, осталось в памяти людей, как что-то красивое, необычное.
Да будет свет
— А вы знаете – на видео я заметил такую удивительную вещь: вот сидит человек, и он явно пришел поскучать. Сидит рядом с женой. А в глазах — скука. А потом выходите вы, и неожиданно в глазах человека зажигается свет. Мне кажется, что вы охотитесь как раз за такими моментами и любите зажигать свет в глазах.
— Это профессиональные наработки. Раньше мы работали в небольших помещениях. Самым большим помещением для нас был вот зал княгини Шаховской в нашем театре, в котором было триста мест, а оркестр сидел прямо в партере и бил по ушам зрителей совершенно нещадно. Иногда оркестр перекрывал голоса, потому что им не хватало пространства, чтобы развернуться. Ведь голос – это физическое явление. Ему нужно пространство. А его не было.
А некоторые спектакли мы проводили в еще более маленьком зале на пятьдесят человек. И понятно, что актер, который играет на таких маленьких площадках, независимо от того — хочет он или нет — включен в игру со зрителем. Он видит зрительские глаза. А зритель буквально сидит у него на носу.
Раньше я думала, что опера – это большая сцена, большой зал. А зритель – это где-то далеко. И ты можешь петь, не задумываясь, делать так, как тебе удобно – открывать пошире рот, строить гримасы (никто ведь не увидит) – лишь бы звук был красивый. А когда ты работаешь в камерном пространстве – нужно думать и о том, насколько эстетично ты выглядишь со стороны. Нужно все время наблюдать за реакцией зрителя.
— То есть "Кофейную кантату" вы исполняли и раньше?
— Да, прямо здесь, в "Геликоне", в зале Покровского. Там стоят зрительские столики, рядом с каждым – по четыре стула. На них горят свечи, рассыпаны кофейные зерна, лежат программки, стоит стакан воды. А потом мы варим кофе, разносим. А зрители его пьют. Все происходит в течение сорока минут. Один человек засыпает зерна в кофемолку, другой – варит, третий – разносит. Три солиста, и у каждого – своя функция.
И бывает интересно, когда смотришь: понравился зрителю твой кофе или нет? Кто-то морщится, кому-то сахара не хватило. Но это – живая, естественная реакция. А кто-то, как вы сказали – сидит вначале и не понимает, что происходит. Такой человек закрыт, закомплексован, весь в своих мыслях. И я начинаю работать именно на этого зрителя. Я посылаю ему свое тепло, свое отношение к роли. Я где-то с ним шучу, даже немножко заигрываю.
— С самым скучным зрителем?
— Да! Я хочу, чтобы он избавился от мыслей, которые его одолевают, хотя бы на время спектакля. Потому что человек приходит в театр за впечатлениями. И в этом спектакле они должны быть очень светлые. Тем более, божественная музыка Баха раздвигает пространство и лучится. Она —солнечная.
Когда уходит зритель
— Что бы вы посоветовали талантливым молодым людям из Абхазии? Как им найти дорогу в искусстве и не сбиться с нее? Очень важен ваш совет.
— В Абхазии совершенствоваться тяжело. Потому что у нас нет для этого условий. Есть только музыкальное училище, которое дает среднее образование. Ну, а дальше-то что делать? Нужно искать какие-то выходы. Кто-то умудряется, находит деньги, едет стажироваться в Италию или поступает в Москву. Но, конечно, нам нужно нашу культуру поднимать.
И очень печально то, что я наблюдаю в последнее время. Вот недавно, 30 января, в Сухуме состоялся концерт потрясающего пианиста, моего друга Михаила Лидского. Я разговаривала с руководителем филармонии, спросила: "Как прошел концерт?" Она говорит: "Ой! Великолепная музыка, великолепный музыкант, но очень жаль, что было так мало людей".
И мне обидно, больно. Потому что наша Абхазия всегда славилась не только голосами, не только талантливыми людьми, но также и нашей публикой, нашим зрителем. Ведь кто только к нам ни приезжал! Какие только музыканты у нас не выступали! И всегда на эти концерты невозможно было попасть. А сейчас у людей настала какая-то депрессия. Они перестали тянуться к прекрасному.
— И что с этой ситуацией можно сделать?
— Мне кажется, что нам нужно очень серьезно продумывать стратегию. Потому что если так будет продолжаться дальше, мы вообще потеряем зрителя. Наши молодые ребята, которые заканчивают консерваторию, возвращаются в Абхазию, пытаются делать какие-то собственные проекты. Но очень сложно найти спонсоров. В последнее время – просто невозможно. Какие-то проекты случаются только чудом. Но исключения опять же лишний раз подтверждают правила.
Раньше, во времена Советского Союза, я была совсем еще маленькой. Но даже я помню, как распределяли билеты в школах – общеобразовательных и музыкальных. Настолько грамотно была выстроена политика, что детям самим хотелось пойти в театр, хотелось услышать музыку. И я помню, как я просила маму, чтобы она выкроила для меня время, повела меня в филармонию.
Нашим детям не хватает этих впечатлений. Они растут дикарями! Потому что они все время в компьютере, все время в Интернете. Они играют в какие-то странные игры. Они совершенно далеки от этого прекрасного мира музыки. А это – совсем не то, чего бы нам хотелось. И мне жалко этих людей, потому что они не представляют, насколько они сами себя обкрадывают!
И я считаю, что этот момент настал. Об этом нужно говорить. Нужно бить во все колокола. Потому что еще лет через пять-десять говорить об этом будет поздно. Уходит поколение, которое любит музыку, которое было воспитано в этом. А новое поколение – не приходит в зал! И в полупустых залах филармонии проходят концерты выдающихся мастеров. Таких, как Михаил Лидский.
Чувствовать полет
— А кому по силам переломить ситуацию?
— Государству. Нужна грамотная, продуманная, выстроенная стратегия. Нужно заниматься культурным образованием народа. Это спасение наше! Это наш спасательный круг! Это то единственное, что нас может сейчас вытянуть.
— Все так серьезно, что стоит бить тревогу? Неужели от любви к классической музыке напрямую зависит процветание страны?
— На самом деле так и есть. Потому что культура – это показатель развития. Это лицо страны. Актеры, режиссеры, музыканты – это культурная элита. У нас этих людей много, но они не находят себе применения. Что главное для актера? Зритель! Я же не могу сама по себе перед зеркалом стоять – играть или петь? Мне нужен зритель! Я должна те эмоции, которые меня переполняют, передать. Я же буду просто сходить с ума, если не выйду на сцену и не выплесну это.
— А зачем этот шквал эмоций зрителю?
— И зрителю это тоже нужно. Потому что человек живет своими проблемами. Потому что сейчас в Абхазии – не очень простая жизнь. И вот именно сейчас нужна культура! Потому что именно она может поднять дух! Это лекарство! Вот тебе таблетка – сходи на вокальный вечер. Вот еще таблетка – сходи на вечер симфонической музыки. А третья таблетка – вечер фортепианной музыки. Послушай музыку!
Ведь музыка – это звучание космоса! А космос и человек – единое целое. Нельзя разрывать эту связь! Это все равно, что отрывать ребенка от материнской груди. Нельзя жить отдельно от музыки, потому что музыка – обогащает, очищает, даже лечит. Я точно знаю. Особенно музыка духовная. Вот когда я выступаю в Пицундском храме, я пою и чувствую, как я сама очищаюсь.
И те зрители, которые слышат концерт, всегда подходят ко мне со слезами благодарности на глазах, потому что они получают ту самую эмоцию, заряд той энергии, которой им не хватает в обычной жизни. Они отвлекаются от собственных проблем. Они воспаряют над ними. Они становятся выше, они становятся чище. У них душа открывается. Ну, как можно лишить человека? Человек сам себя, сознательно, лишает полета! Вот этого никак нельзя допускать.
Шашлык и опера
— Сейчас турист, что греха таить, едет в Сухум покушать шашлыка. А если бы он ехал в Сухум послушать оперу? Это было бы на уровне Ниццы. Ведь в плане сервиса, шашлыков и прочего – Турция все равно будет впереди.
Да. Но мне могут сказать, что сейчас нам — не до оперы. Что у нас очень много дыр в бюджете, очень много финансовых проблем, много проблем с признанием нашей независимости, что нам сейчас нужно выжить – я все это понимаю.
— А если будет оперный театр – ведь многие поедут!
— Если будет оперный театр – он потребует дополнительной бюджетной программы. Любой оперный театр – это очень дорогое удовольствие. Потому что в опере нужны не только певцы. В опере нужен хор, нужен оркестр. Плюс нужен хороший зал с акустикой, плюс — машинерия, декорации, костюмы, гримеры. То есть, это — огромный коллектив, который будет сидеть на бюджете, получать зарплату и требовать денег на новые постановки.
Хотелось бы, чтобы появились инвесторы, потому что все сваливать на государство – тоже неправильно. Я понимаю, что говорю сейчас вещи на грани фантастики, но что-то надо делать. Как-то, может быть, объяснить людям, меценатам, что у нас существует потребность в этом. Что зритель пошел бы на оперу, потому что это ново, это интересно.
— А на афишах Сухумской оперы будут Алиса Гицба, Хибла Герзмава…
— Да даже если не Алиса Гицба и Хибла Герзмава! У нас полно своих певцов, которые сидят без работы. Понимаете, им просто необходимо, пока они молодые, дать шанс реализоваться. Да и я, может быть, в Москве бы и не жила, если бы в Абхазии был оперный театр! Друзья, когда я приезжаю летом отдыхать, удивляются: «Слушай, у нас такая красота кругом! Что ты делаешь в Москве?» Я говорю: «Если бы в Сухуме был «Геликон», я бы в Москву не поехала».
Мысли о доме
— Скучаете по дому?
— Конечно, скучаю! Потому что здесь я – с мужем и с детьми, а все наши родственники находятся там. Но сейчас есть возможность, слава Богу, есть и WhatsApp, Интернет. Мы, конечно, с ними общаемся довольно часто, но разве можно заменить живое общение? Поэтому я всегда, как только появляется возможность поехать в Абхазию, с удовольствием еду. Просто пока живы мои родители – хочется как можно чаще с ними общаться.
— А они "Турандот" не видели?
— Нет. У меня с самого детства была мечта: петь в оперном театре, и чтобы родители приходили на каждый мой спектакль. Особенно отец. Потому что он – драматический актер. И он знал, что я буду оперной певицей, и приветствовал это мое решение. Хотя он был против того, чтобы я была драматической актрисой.
— А бывало так, что отец критиковал какие-то ваши роли?
— Он меня всегда критикует. Но я считаю, что это правильно. Потому что конструктивная критика – всегда на пользу. Потому что начинаешь задумываться, начинаешь на многие вещи смотреть по-другому, искать что-то новое. Захвалить всегда легко. Но мне похвала не дает дополнительного стимула. Дополнительный стимул дает критика, если она правильная.
Я очень люблю беседовать с моим отцом на творческие темы. Потому что он еще и режиссер. У него интересный взгляд на какие-то определенные ситуации. Мы с ним нередко спорим. Но это – хорошие, добрые, творческие споры. И я вообще очень рада, что у меня такая семья. Я по ней очень скучаю.
Читайте, смотрите, слушайте Sputnik Абхазия через мобильное приложение на ваших смартфонах и планшетах
Скачать приложение для iPhone >>
Скачать приложение для Android >>
