Было время, когда в благословенную солнцем и морем Абхазию съезжались самые известные писатели. Тогда мир был расколот на две части – проамериканскую и просоветскую. И в Абхазию, в Агудзеру, приезжали властители дум советской половины мира. Телевидение тогда было в зачаточном состоянии, гаджетов с блогами никто не мог себе представить. Очень многие люди читали книги. И писатели были популярны – в масштабе не меньше, чем сегодня Тимур Бекмамбетов, например.
И все эти светочи мысли, суперзвезды советской эпохи съезжались в гости к своему коллеге по перу – Георгию Дмитриевичу Гулиа. Купались в теплом море, загорали на солнце, а вечерами – что уж тут греха таить – пьянствовали в немыслимой для Москвы, например, беседке из рододендрона.
Корреспондент Sputnik Лев Рыжков побывал в гостях у членов семьи Георгия Гулиа: дочери Татьяны Георгиевны — известного журналиста, советника посольства Республики Абхазия в России, и вдовы писателя Валентины Григорьевны Гулиа – ученого-химика, преподавателя МГУ.
Фрагмент нашей беседы уже был опубликован. Мы остановились на том моменте в биографии писателя, когда он переехал в Москву. Вернее, вынужден был это сделать. А если совсем уж по правде – бежал. С этого интригующего момента и продолжим.
Московское гостеприимство
Побег в Москву произошел в 1948 году. Автору этих строк, признаться, трудно представить, как можно оставить солнце, море и архитектуру из цветов и отправиться в московскую слякоть. Спрашиваю: "Скучал, наверное, Георгий Дмитриевич?"
Но оказывается, что нет. В Москве, как совсем недавно в Агудзере, Георгий Гулиа распахнул двери для дорогих гостей. Стоит иметь в виду, что не только дом на Новопесчаной улице, но и весь квартал у метро "Сокол» населяли представители литературного сообщества – писатели, поэты, критики, редакторы. Вот они-то и ходили в гости.
Домашние вспоминают, что к ним очень часто заходил живой классик социалистического реализма Константин Федин. Любил бывать Сергей Баруздин – незаслуженно сейчас забытый детский писатель. Очень частым гостем стал Назым Хикмет – турецкий революционный писатель, черкес по материнской линии. А вот великий дагестанский поэт Расул Гамзатов всегда приходил с женой Фатимат.
"Не было ему доверия у жены, — вспоминает Валентина Григорьевна. – Весельчак он был большой. И Фатимат за ним всюду ездила – и за границу, и по гостям с ним ходила. Любил Расул Гамзатович выпить, что и говорить. А у нас практически поселился. И дневал, и ночевал".
Но что же все-таки заставило Георгия Гулиа переехать в холодную Москву?
"Его могли арестовать, – говорит дочь писателя Татьяна. – Все события шли именно к такому финалу".
"Здоров как бык, работать – не могу!"
"Жора был министром культуры Абхазской АССР, — вспоминает Валентина Григорьевна. – Но впоследствии швырнул на стол председателю Совета Министров, грузину, заявление об уходе. «Я ухожу не по состоянию здоровья, — написал он. – Я здоров как бык! Но я не могу с вами работать".
После таких демаршей в конце 40-х годов не выживали. Высокопоставленные чиновники такого отношения к себе не прощали. А репрессивная машина работала без сбоев. Совсем недавно перед молодым, 34-летним писателем были, казалось, открыты все двери. А теперь над его еще не успевшей поседеть головой стали сгущаться тучи.
Спас Георгия Гулиа дорогой гость, завсегдатай посиделок в беседке из рододендрона, самый знаменитый поэт СССР Константин Симонов.
"Он сказал: "Георгий, я вижу, какая у вас здесь сложилась обстановка. Переезжайте в Москву. Я пристрою вас в "Литературную газету", — вспоминает Валентина Григорьевна. – И Жора переехал. Стал работать. Заодно отдал Симонову для публикации свою новую повесть "Весна в Сакене".
Тогда никто еще не мог предположить, что повесть эта станет очень знаменитой и, как сейчас говорят, "взорвет" рынок. Тем более что книжного рынка, в сегодняшнем понимании, в 40-е годы прошлого столетия в СССР не существовало.
"Симонов почитал, сделал ряд замечаний, — вспоминает Валентина Гулиа. – А уже на следующее утро Жора приносит к нему в редакцию исправленный вариант, с учтенными замечаниями. Симонов тогда сказал: "Дорогой Георгий! Никто в Москве так не работает. Давайте-ка мы спрячем ее в сейф, а через месяц достанем. А все это время вы будете над ней "работать". Вот так целый месяц повесть лежала в сейфе. А потом Симонов ее опубликовал".
И кто мог предположить, что впереди, как сейчас говорят, настоящий триллер.
Триумф вместо ареста
"Весна в Сакене" не понравилась грузинским писателям. Да, повесть была, как и положено, о дружбе народов. Но акценты расставлены были не так, они не подчеркивали ведущую роль грузинского народа. А в московском литературном мире их соплеменников было много. К тому же давайте припомним, что они держали верх не только в писательских организациях, но руководили всей страной, а также самой могущественной спецслужбой планеты.
"Стая товарищей» приготовила на писателя облаву. Были заготовлены разгромные рецензии. Предвидеть дальнейшее было несложно: исключение из Союза писателей, из партии, увольнение с работы, возможно, и "черный воронок". Эта схема была отработана. Зубцы ловушки распахнулись навстречу новой жертве.
"Спасло Жору то, что Сталин читал книги, — вспоминает Валентина Гулиа. – Притом читал по-настоящему. Прочел он и "Весну в Сакене". Известно, что он спросил у своего помощника Поскребышева: "Кто это написал? Старик, что ли?".
Под словом "старик" имелся в виду не возраст. Стариком Сталин называл Дмитрия Иосифовича Гулиа – писателя, поэта, основоположника абхазской письменности. Сталин, у которого была дача в Абхазии, был знаком с Дмитрием Иосифовичем. Они не единожды разговаривали, Сталину нравилось беседовать с мудрым стариком. А вот его сына Георгия Гулиа Сталин до поры не знал.
"Поскребышев уточнил авторство, — вспоминает Валентина Григорьевна. – Доложил: "Так и так, это – сын Старика». Сталин тогда произнес: "Хорошая вещь!" И Поскребышев тут же принялся звонить в газеты. Наутро вместо разгромных рецензий вышли хвалебные. Одна дама-литературовед, составившая разгромнейший отзыв в стиле критика Латунского, всего за одну ночь переработала его в весьма хвалебный".
А когда Георгий Дмитриевич все-таки ненадолго приехал домой, в аэропорту его торжественно встречали недавние грузинские гонители. За повесть "Весна в Сакене" Георгий Гулиа получил в 1948 году Сталинскую премию, высшую из литературных наград того времени.
Но, как показали дальнейшие события, неприкосновенной персоной он не стал.
Чудо, спасшее Абхазию
Время гонений для лауреата настало в 1951 году. Георгий Гулиа написал историческую повесть «Черные гости» из времен русско-турецких войн. Возмущение грузинских критиков (но и не только) вызвало то обстоятельство, что Абхазия была представлена независимым государством.
"А ведь Абхазия вступила в Советский Союз как самостоятельное государство, — говорит Валентина Григорьевна. – И лишь в 30-е годы была «подарена» Сталиным Грузии. Критиками было заготовлено и клеймо – «абхазский националист». Было обсуждение в Доме литераторов".
Руководителем Союза писателей в то время был Александр Фадеев – автор "Молодой гвардии" и частый гость квартиры Георгия Гулиа на улице Новопесчаной.
"И вот во время заседания Фадеев идет к трибуне "распинать" Георгия Дмитриевича, -вспоминает Валентина Григорьевна. – А по пути аккуратно так вкладывает записку ему в ладонь. А в записке написано: "Дорогой Георгий! Ты – прекрасный и талантливый писатель. Извини меня!"
Но по-настоящему темные тучи надвинулись два года спустя. Сталин решил переселить абхазов в Сибирь. «Решению абхазского вопроса» помешала смерть Сталина. Можно сказать, спасло только чудо.
Дочь Татьяна Георгиевна вспоминает: "У папы есть "Повесть о моем отце", издана в серии "Жизнь замечательных людей" – о моем дедушке, Дмитрии Иосифовиче Гулиа. Но фактически эта книга об Абхазии. Она была издана в 1965 году. И когда встал вопрос о том, чтобы в собрании сочинений в 1980-х годах переиздать повесть, папе сказали: "Мы все оставим, а вот этот кусок про выселение выкинем». Папа сказал: "Тогда не издавайте". Но издали как надо".
С Фазилем на полустанке
Георгий Гулиа одним из первых издал Фазиля Искандера. Было это так.
"Однажды Жора ехал из Абхазии в Москву на поезде, — рассказывает Валентина Григорьевна. – На каждом крупном полустанке он выходил и покупал газеты. Задерживался у киосков, а я всякий раз боялась, что он отстанет от поезда. И, кажется, в Курске он купил газету и увидел там стихи юного Фазиля".
"Фазиль был намного моложе Георгия Дмитриевича, на семнадцать лет, - вспоминает Валентина Григорьевна. – Мой ровесник. Кстати, я никогда не чувствовала того, что Жора – старше меня. Он был очень заводным, энергичным. Никогда не был стариком. И вот он опубликовал подборку стихов Фазиля в "Литературной газете". Причем они вышли точно в день рождения нашей дочери Танечки – 7 декабря 1959 года. Такая вот мистика".
"Папа очень радовался, когда появлялись молодые и талантливые абхазцы, — говорит Татьяна Гулиа. – Из них он опубликовал не только Фазиля Искандера. Была, например, одна дама, чью подборку он тоже как-то напечатал. Она обрадовалась и прислала новую. И вот тут папа ей в публикации отказал. Сказал: "Дорогая моя! Я не могу печатать одних абхазцев. Меня не так поймут".
К слову, своей ранней славой обязан Георгию Гулиа и очень известный живописец Илья Глазунов. Именно Георгий Дмитриевич заметил его и всячески рекомендовал всем своим знакомым. И если и был какой-то человек, которого Илья Глазунов боготворил, то это был именно великий абхазский и советский писатель Георгий Дмитриевич Гулиа.
Москва слезам – верит!
Практически сразу после переезда в Москву Георгий Гулиа написал повесть «Добрый город», во многом автобиографичную. В повести рассказывается о молодом человеке, который переезжает из Абхазии в Москву. А ведь в столице так легко потеряться! Но находятся добрые люди, которые помогают "чужаку" обустроиться, подсказывают выходы из трудных ситуаций и способы решения неизбежных проблем.
Повесть "Добрый город" была очень популярна и во многом сформировала восприятие Москвы несколькими поколениями советских людей. Лишь тридцать с лишним лет спустя, с выходом одноименного фильма, оказалось, что "Москва слезам не верит". А до этого времени, с подачи абхазского писателя, столица считалась доброй.
По дому Георгий Дмитриевич, конечно, скучал. Только вот виду не показывал. О малой родине, по словам дочери писателя Татьяны, ему напоминало вино. "Сок абхазской виноградной лозы любого человека делает нашим", — говорил Георгий Дмитриевич. И по вечерам в квартире на улице Новопесчаная, за столом с подпиленными по-абхазски ножками, собиралась теплая компания: аварец Гамзатов, балкарец Кулиев, турок Хикмет, многочисленные русские писатели. Все эти гости наслаждались вкусом изысканного вина, теплотой общения. И, конечно же, чувствовали себя в Абхазии – пусть и ненадолго среди московской зимы, которая, как известно, длится по полгода.
