Двадцать пять лет назад, 14 августа 1992 года войска Госсовета Грузии вошли на территорию Абхазии. Это событие стало спусковым крючком для грузино-абхазского вооруженного конфликта.
В результате 14-месячного противостояния погибло 8 тысяч человек, порядка 18 тысяч получили ранения. Из 525 тысяч человек, составлявших довоенное население Абхазии, около 200 тысяч были вынуждены покинуть свои дома.
Однако и после завершения военной фазы противостояния конфликт не был разрешен. Он продолжился за столом переговоров и в кабинетах. При этом время от времени предпринимались попытки силовой разморозки, не говоря уже о многочисленных провокациях, диверсиях и криминальных инцидентах.
По состоянию на сегодняшний день нет единого ответа на вопрос, можно ли считать грузино-абхазский конфликт окончательно разрешенным. У Москвы и Сухума один ответ: с признанием независимости Абхазии Россией открылась новая страница в истории Закавказья. У Тбилиси, Вашингтона и Брюсселя иной взгляд на вещи: грузинские территории временно оккупированы, а территориальная целостность страны в границах Грузинской ССР подлежит восстановлению.
Сложная эволюция конфликта
В наши дни политологи и журналисты нечасто обращаются к этой истории четвертьвековой давности. Она оказалась вытесненной на второй план более поздними событиями. Сегодня общим местом стал тезис о том, что Грузия потеряла свои бывшие автономии после "пятидневной войны" и признания независимости Абхазии и Южной Осетии Россией.
Однако правы американские специалисты по Кавказу Линкольн Митчелл и Александр Кули, когда говорят о том, что потеря Абхазии случилась не в 2008 году, а гораздо раньше: "Постсоветская Грузия никогда в действительности не осуществляла реального контроля над Абхазией, за исключением нескольких месяцев в начале 1990-х годов".
Грузино-абхазский конфликт претерпел сложную эволюцию от противостояния между автономией и союзной республикой в рамках единого государства до серьезной международной проблемы, над разрешением которой стали биться ведущие державы мира.
Вся его динамика в период последних лет СССР стала наглядной демонстрацией парадоксов советского этнонационального самоопределения. Республиканские движения за независимость в национальных республиках считали само собой разумеющимся отделение от центра. Даже путем полного игнорирования существовавшего тогда союзного законодательства. Такой взгляд впоследствии нашел всестороннюю поддержку в американских и европейских экспертных кругах.
Со временем стремление к выходу из СССР стало отождествляться с демократическим выбором, под которым фактически понималась кооперация с Западом. В этом плане весьма показателен взгляд известного шведского кавказоведа Сванте Корнелла: "В позднесоветский период у Грузии было сильнейшее стремление к самоопределению. Позже она оставалась среди наиболее прозападных государств СНГ, демонстрируя североатлантические амбиции больше, чем другие постсоветские государства".
Однако данная схема упускала из внимания ряд принципиально важных нюансов. Она исключала из грузинского уравнения Абхазию.
Продолжая следовать за тезисами Корнелла, зададимся вопросами, а что думали в этой автономной республике относительно "стремления к самоопределению" и "североатлантических амбиций"?
Вопрос тем более важный, поскольку Грузия была многосоставным образованием. И автономии внутри нее имели собственные интересы и относительно путей обретения независимости, и будущей внешнеполитической ориентации. При этом не существовало никакой общепризнанной иерархии ценностей, в соответствии с которой выход из СССР был абсолютным благом, а нежелание участвовать в проекте нового национального государства (или отстаивание своих особых прав в его рамках) – столь же абсолютным злом.
Тем не менее, до августа 1992 года у Тбилиси и Сухума был хотя бы в теории шанс договориться. К сожалению, в новой независимой Грузии оказался невостребованным федералистский проект. В нем видели не инструмент сохранения единства страны путем перераспределения полномочий между центром и автономиями, а сепаратистскую "мину". Ради объективности стоит сказать и о том, что абхазское национальное движение периода заката СССР зачастую формулировало максималистские требования. И в этом плане было зеркальным отражением грузинских диссидентов-националистов.
Отказ от уступок и компромиссов сделал невозможным сценарий наподобие "татарстанской модели" в России. В итоге территориальная целостность Грузии в границах Грузинской ССР осталась в советском прошлом, но не стала реальностью в период новой независимости.
Непростой расклад сил
Для того чтобы осуществлять примирение двух противоположных национальных проектов, нужна была бы третья сила, считавшаяся легитимной двумя сторонами. Такой силы ни в 1992 году, ни сегодня, спустя 25 лет, не нашлось. Для Грузии неприемлемой оказывается российская медиация, а для Абхазии посредническая роль Запада.
По справедливому замечанию британского кавказоведа Джорджа Хьюитта, ускоренное признание Грузии международным сообществом сыграло и с ней, и с Абхазией злую шутку: "Западу следовало бы поставить условия перед Госсоветом Грузии. Покажите нам, что вы можете разрешать ваши проблемы с абхазами (и, конечно же, с другими этническими меньшинствами республики) мирно. И получите демократическую легитимацию посредством выборов! Только если вы сможете удовлетворить всем этим требованиям, Грузия может быть признана".
Увы, но вместо этого Тбилиси получил членство в ООН 31 июля 1992 года, а уже через 14 дней началось вооруженное противостояние в Абхазии.
В этом контексте особо важна роль России. Вопреки устоявшимся медийным штампам, позиция Москвы в отношении к грузино-абхазскому конфликту не была неизменной. Она зависела и от внутренней ситуации на Северном Кавказе, и от российско-грузинской двусторонней динамики, и конечно, от состояния отношений между Россией и Западом, в особенности после активизации американского и европейского присутствия в Закавказье в начале 2000-х годов.
В любом случае у Москвы не было какого-то жгучего желания сломать статус-кво в Кавказском регионе, а признание двух бывших автономий Грузинской ССР долгое время не стояло в повестке дня. Напротив, Россия многие годы пыталась поддерживать переговорный процесс, оставляя открытым вопрос о будущем статусе Абхазии и Южной Осетии.
Однако попытки изменений без учета ее интересов, в том числе и путем игнорирования соглашений, заключенных при решающей роли Москвы, привели к эволюции прежних подходов. И сегодня Россия — гарант абхазского самоопределения, в то время как Грузия ищет покровительства у Североатлантического альянса.
В регионе сложился новый статус-кво. Москва признает абхазскую независимость, тогда как Тбилиси и его западные партнеры настаивают на территориальной целостности и "оккупации" грузинских земель. Но укрепление кооперационных связей Абхазии с Россией и Грузии с США и НАТО усиливают новый расклад сил.
Это, впрочем, не отменяет перспективы будущего урегулирования в отношениях между соседними народами. Географию не обманешь, и абхазы с грузинами вопреки негативной исторической памяти и сегодняшней вражде останутся соседями. Вопрос, на какой основе будет строиться это соседство, и какие принципы лягут в основу урегулирования. Однако уже сегодня очевидно одно: возврата к прошлому, которое представляется иным авторам, как "золотой век" не будет. Тем более 1992 год таковым не являлся.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции.
