Стандартный в общем-то киноприем: образы и судьбы, неожиданным образом, но достаточно регулярно возникающие в воображении героя. В Сухуме, однако, кино не нужно. Как не нужен и герой. Здесь достаточно просто сесть — в кафе ли, в парке или в такси – и человеческие истории польются на тебя даже не ручьем, а горным потоком. Сиди да слушай. Слушай да запоминай. Запоминай да делай выводы…
Вот она, машина. Подъезжает стремительно, останавливается в миллиметре.
"Ты такси вызывал? Садись!"
Голос слегка с хрипотцой. И сама какая-то – видно, что будто бы слегка надтреснутая. Короткая стрижка, резковатые движения, левая рука крепко сжимает руль. Как для кого, а для меня – диковинка: сухумская женщина-таксист.
Единственная ли?
Говорит: "То, что самая первая – это точно. А единственная ли? Сейчас не знаю. Были когда-то еще две-три женщины-таксистки".
А потом уже ее не остановить.
Проспект Аиааира – улица Имама Шамиля: "Я за рулем с 1979-го. Слушай, я вообще была третьей женщиной в Сухуме, купившей себе машину! Шестерку".
Шамиля — Лакоба: "Кто был первой? Жила тут одна переводчица, ездившая за рулем 21-й "Волги". Второй стала художница с Каштака на "копейке". И все. Было сложно. Я даже сама не ездила отвозить машину в ремонт, потому что неловко было – на меня мастера смотрели, как на какую-то диковину".
Лакоба — Инал-ипа: "Оооо, чем я только не занималась! Когда-то даже возглавляла кондитерский цех, делавший пирожные для ресторана в гостинице "Абхазия". А в 1989 построила в Сухуме собственный ресторан. Его взорвали в первый же день войны. И в тот же день, взяв в охапку дочку, я отсюда уехала. А что было делать?"
Инал-ипа — Когония: "В первый раз я вернулась в Сухум в 2001-м. Восстановила ресторан с нуля. И знаешь, что? У меня его отняли!"
Говорит так, что видно – может заплакать. Но держится молодцом. Улыбается даже. Играет голосом, жестикулирует.
"Я много лет в Москве прожила. А потом, в 2008-м, окончательно вернулась сюда. И первое время мне очень не по себе было. Боже мооой! После пяти вечера на улицах ни-ко-го – ни людей, ни машин! А потом тихо-тихо все оживать начало. Тут-то я и начала таксовать".
Энергия невероятная. Шило в одном месте. Это ведь так называется?
"Я, чтобы чем-то заняться, сама организовала тут службу женского такси. Но что-то наши женщины не очень кинулись на это дело. Так что я решила слегка переквалифицировать свою контору – и мы стали возить всех".
Она везет меня по городу моего детства. Та самая художница с Каштака – моя бабушка, но я не говорю ей об этом, потому что ей хватает ее собственных историй.
Она говорит: "Сейчас на меня никто уже внимания не обращает. А что такого? За руль уже пол-Абхазии уселось. И молодые ездят, и старые. Девчонок очень много. Поэтому и пробки появились".
Выехав из пробки, мы поворачиваем на Леона.
"Сейчас я сама вожу не часто – только когда очень много вызовов. Нравится ли мне моя работа? Да, нормально! Хотя, конечно, немного устала от всего этого".
Отчего-то мне хочется сказать ей что-то приятное на прощание, как-то помочь.
"А давайте, я про вас большой материал сделаю. Рекламой будет!" — предлагаю я ей.
И она машет в ответ руками: "Нет! Ресторан у меня отняли, могут и такси отнять. У нас не любят, когда высовываются".
"Она битая баба!" — позже скажет мне один из ее сотрудников, пытаясь сделать ей комплимент: мол, за такой, как за каменной стеной.
Она, и правда, битая. Чтобы ее не побили еще больше, я не упоминаю тут ни ее имени, ни названия ее фирмы. Мне хочется, чтобы она и дальше спокойно ездила по улицам Сухума. А вы, все те, кто помнит довоенный город, улыбались и махали ей вслед рукой. И, если не жалко, говорили "Спасибо!", потому что пирожные в гостинице "Абхазия" были мировыми, и потому что кто-то же должен везти нас по улицам, по годам и по эпохам.
