Повышенный интерес к масштабным, эпическим художественным проектам (а ретроспектива Валентина Серова в ЦДХ – один из таких проектов) давно стал органичной, неотъемлемой составляющей культурной повседневности в России. Буквально только что, в ноябре-декабре в Манеже прошла выставка классиков социалистического реализма "Романтический реализм. Советская живопись 1925–1945 годов". Очередь из желающих поностальгировать о счастливом советском детстве начиналась от метро "Площадь Революции".
Что характерно, "выставки с очередями" стали в Москве обычным, рядовым явлением – но почему-то до сих пор ни одна не вызывала столько злых, желчных, язвительных и ироничных откликов, как "очередь на Серова". Причины вполне объяснимы. Экономика России давно не подвергалась столь нешуточным испытаниям. А значит, противники власти неожиданно получили на руки дополнительные козыри, которые они с удвоенной энергией и при первой же возможности используют в своих русофобских играх – причем по всем направлениям. Сегодня "оппозиционные" СМИ, включая социальные сети, ищут любой предлог, чтобы перещеголять друг друга в очернительстве русской истории и культуры. Договорились до того, что объявили очереди на выставки – свидетельством бескультурья и бездуховности. Мол, в цивилизованных странах народ перед входом в музеи не выстраивается.
С другой стороны, обе очереди за шедеврами – русской классики в Третьяковке и социалистического реализма в Манеже – в значительной степени спонтанный, инстинктивный протест со стороны нашего коллективного бессознательного. Это естественная реакция на тотальное навязывание так называемого "авангарда", который благодаря усилиям культурологической мафии за несколько минувших десятилетий успел встать всем поперек горла.
На рубеже XIX и XX веков, когда Серов находился в зените славы, критики при виде возникшего ажиотажа перед входом в здание Художественной галереи братьев Третьяковых непременно написали бы что-то типа того, что «вся передовая и здоровая Россия встала в очередь на Серова».
Сегодня такая гипотетическая ситуация стала реальностью, превзошедшей самые смелые ожидания. "Вся Россия" пришла посмотреть на портреты своих соотечественников, живших сто лет назад. Неожиданно оказалось, что портрет – самый востребованный жанр среди современного среднестатистического русского зрителя (как ни крути, но Серов в первую очередь портретист).
Вообще портреты художника не отличаются ярко выраженной тенденцией. Серов не пытался привлечь внимание, изображая страсть, смятение или страдание. Он писал людей степенных, спокойных, состоятельных – к кому испытывал благодарность за участие в судьбе. Нередко выполнял заказы. Рисовальщиком он был отменным, что и говорить. Но мало ли на Руси было рисовальщиков? – причем еще более виртуозных.
Как художник с собственным лицом, которому есть что сказать, он сформировался относительно поздно – годам к двадцати пяти. До того в течение многих лет писал преимущественно натурщиков. Работал жадно, не в силах остановиться. Постепенно погружался в антропоцентрические глубины, открывая для себя бездны человеческой природы.
Серов не был автором с ярко выраженной гражданской позицией. Если и откликался на злободневные темы, то всякий раз уклончиво, по касательной. Да и новатором в области живописных открытий его назвать тоже нельзя – несмотря на некоторые реверансы в сторону модернизма. Хотя судьба была к нему более чем благосклонна, с самого начала поместив его в Абрамцево – самую сердцевину художественной актуальности, тем не менее, в среде создателей русского стиля про него говорили, что он "вечно тепел – ни холоден, ни горяч". В семье Мамонтовых его раздражал русский дух и истовая приверженность ортодоксальному православию. Не удивительно, что по-настоящему национально ориентированным художником (как тот же Васнецов) он так и не стал. Когда в мамонтовской коммуне все увлекались русскими иконами, глиняными игрушками и былинными богатырями, Серов предпочитал увековечивать многочисленных хозяйских родственников.
Портрет стал для него надежным убежищем от начинавшего бурлить и пробуждаться окружающего мира, а сосредоточенность на человеке, личности (подчас в ущерб общественному) превратила наследие художника в мощный аккумулятор огромного культурно-исторического пласта. Вот почему секрет сегодняшнего интереса к Серову следует искать не в так называемом "мастерстве рисовальщика", а в умении показать объективную реальность через субъективное эмоциональное состояние современников. Персонажи художника давно не воспринимаются как отдельные индивидуальности с личными биографиями. Для нас они – социальный срез эпохи, наглядное и убедительное пособие по нашей истории.
Так получилось, что экспозиция в Третьяковке стала самой репрезентативной за долгое время. В самом деле, если квинтэссенция русского классического искусства – в реализме передвижников, то кто как не Серов имеет преимущественное право считаться лицом передвижничества, его визитной карточкой, брендом.
Сумев успешно миновать оба подстерегающих каждого русского автора идеологических соблазна в виде славянофильства и формализма, он остался в искусстве как самым европейский из классиков российского реализма. Именно Серову посчастливилось обобщить и подытожить весь золотой век русской живописи, вплотную подведя ее к мистериям века серебряного. Его творчество – своего рода Третьяковка в Третьяковке (какой ее задумывали братья-коллекционеры), самая объективная и беспристрастная энциклопедия, в которой собраны все идеи, волновавшие художников предреволюционной эпохи – последнего относительно безмятежного периода нашей истории.
Причем (что особенно важно), выражены они не в максимальном проявлении, с последней прямотой, а в виде полутонов, намеков, пунктиров и ассоциаций. Вот почему само собой напрашивается сравнение Серова с Чеховым – по врожденной интеллигентности, скромности, сдержанности, отсутствию гневных протестов и вообще истеричной реакции на происходящее (чем грешили многие тогдашние властители дум – и в первую очередь Толстой), и вместе с тем по тонкости и точности передачи атмосферы предчувствия будущих общественных катаклизмов.
Участники развернувшейся полемики по поводу выставки Серова упустили из виду главное – причины сегодняшней востребованности именно на чеховское начало в искусстве, когда персонажи не манифестируют какое-либо мировоззрение, а передают мельчайшие нюансы атмосферы своего времени. Никто же не удивляется, по каким причинам современные театральные режиссеры с таким упорством обращаются к Чехову с его «растворившейся во времени» и потому вечной актуальностью.
