Sputnik
"Я верю в свой народ и в то, что мы победим, что через эту победу и страдание мы возродимся другими", — эти слова на абхазском языке выгравированы на памятном гранитном камне, который установлен в 2016 году на месте смерти Мушни Хварцкия в селе Лашкиндар.
По обращению организации ветеранов Отечественной войны "Аруаа" в начале 2017 года Монументальной комиссией был организован конкурс на памятник Мушни Хварцкия. Установить его собираются на могиле героя в селе Лыхны. Но в комиссию не поступали эскизные проекты, в связи с чем объявлен новый конкурс с 10 декабря 2017 года по 10 мая 2018 года.
На войне
С первого дня войны вокруг Мушни Хварцкия стали собираться бойцы. Как рассказывал его однополчанин Беслан Гурджуа, 14 августа на сухумском Красном мосту было заметно, что Мушни Хварцкия выделяется особой решительностью и четкостью продуманных действий.
"Что тогда было самым важным? Добыть оружие. Не мешкая, Мушни организовал стремительный рейд на катере в район Агудзеры, где находились армейские склады. По сути, это была первая наша боевая операция в той войне. И завершилась она успешно – вернулись в Сухум с оружием и боеприпасами, которые были розданы ополченцам", — рассказал в интервью газете "Республика Абхазия" Беслан Гурджуа.
Мушни Хварцкия возглавил Гумистинский оборонительный рубеж. Под его руководством была сформирована фортификационная линия фронта, создали боевые подразделения в Верхней и Нижней Эшере, организовали разведку.
Будучи на передовой, он участвовал в вылазках, подбивал технику. "Прежде чем отправлять людей вперед, – говорил он, – я должен лично все оценить на основе разведывательных данных".
Мушни Хварцкия, уверен ветеран войны Ахра Бжания, первым понял, что надо атаковать, что защищаться – бессмысленно. При нем были, как минимум, две наступательные операции – Шрома и Цугуровка.
"На фронте Мушни, впрочем, как и в жизни, был предельно собранным, требовательным к себе и к другим, жестким и даже жестоким. Но вся эта требовательность, жесткость не были самоцелью, а лишь средством достижения определенного результата. Он хорошо знал людей, хорошо знал абхазов, знал их сильные и слабые стороны и умел вовремя надавить на болевую точку, чтобы заставить человека пошевеливаться. Он вколотил дисциплину, военный порядок. После него профессиональные военные, Сергей Платонович Дбар был назначен после него, приняли военизированную структуру. Пересменки, транспорт, даже были подразделения, которые отвечали за внутреннюю безопасность, комендантские взводы, питание, обмундирование. Все было налажено", — сказал Бжания.
По его словам, еще одна характерная черта, ярко проявившаяся на фронте — он не играл по чужим правилам, а старался создавать свои. Причем из миллиона возможных комбинаций почти всегда безошибочно выбирал наиболее оптимальную.
"Я намеренно не буду говорить о таких вещах как храбрость, мужество и так далее, потому что говорить об этих категориях относительно Мушни не имеет никакого смысла. За храбрость, скажем, можно похвалить меня, третьего, десятого, но хвалить или акцентировать внимание на таких вещах в связи с Мушни бессмысленно, настолько это было в нем самоочевидно", — отметил Ахра Бжания.
Видение
Сдержанность, внутреннее спокойствие Мушни Хварцкия сохранялось даже в самых чрезвычайных ситуациях, рассказал один из главных организаторов медико-санитарного батальона, ветеран войны Батал Кобахия:
— Это было в октябре, когда в ресторане, в Эшере, где дислоцировался штаб и эвакопункт, первый раз прилетела грузинская "сушка", разбомбила нас. Была определенная паника, и вдруг крик: "Женщина ранена!" Ну, я вышел. Не хотелось, конечно, оттуда выходить, но я в ужасе вышел. И тут среди порохового дыма я вижу Нину Балаеву и идет Мушни. Идет спокойно, как будто просто пасмурно на улице. Вот эта уверенная, спокойная походка абсолютно убрала моя панику, страх. Это вселило в меня совершенное спокойствие.
Это была особенность его характера. В самых экстремальных ситуациях, когда казалось, что мы все погибнем, он совершенно спокойно мог реагировать на то, что происходит. Это было и в мирное время.
Для меня лично было три решающих фактора, что мы победим. Я это знал в августе, даже когда нам было совсем плохо. Во-первых, это был Мушни. Во-вторых, была надежда, что Владислав Ардзинба вырулит, и он знает, что делать. Мы очень в него верили. И в-третьих, что нам некуда уходить. Больше Абхазии нет. Единственная дорога выжить – это идти сквозь пули и град.
Лучшее "я"
Он знал в людях то, чего они еще сами в себе не знали, говорит Батал Кобахия: "Он это чувствовал внутренним необъяснимым чутьем. Если мы как-то думали о войне, то точно знали, что Мушни будет во главе, но что я со своими пацифистскими взглядами буду иметь к этому какое-то отношение, никогда. Он сказал мне тогда: "У тебя своя будет роль". Может, моя судьба сложилась бы совершенно иначе в августе 1992 года, может, я был бы в тылу, писал письма протеста или вообще уехал бы, но то, что я общался с Мушни и моими друзьями, привело к тому, что даже мысли не всколыхнулось, что я должен куда-то уехать, ни секунды. Я просто точно знал, что Мушни был во главе ополчения, я должен быть рядом с ним. Вдруг ему некогда будет что-то сделать, мы сделаем.
Он умел восторгаться своими друзьями. Это на 99% не соответствовало тому, что мы есть. Он умел с восхищением смотреть на своих друзей. Я вспоминаю себя и очень многих. Никак не могу понять, что он в них находил. Через десять лет, а кто-то через месяц, но они становились теми, кем он тогда восхищался. Тогда ничего не было. А потом я говорил: "Ведь он это видел".
Фактически он провоцировал в нас самые лучшие качества, которые были где-то далеко спрятаны и, может быть, они бы не всколыхнулись, если бы он их не увидел, не полюбил и не почувствовал, не вытащил.
В Мушни было удивительное сочетание внутренней хрупкости и силы. Он был терпим к слабостям других. Никогда бы он не мог применить силу к более слабому. Мало того, у него был особый нюх на людей, нуждающихся в поддержке. Его к ним тянуло, и он помогал очень многим вставать на ноги. С каждым из них он был самими собой. И это поднимало, излечивало очень многих.
В археологической экспедиции нам выдавали робы, – продолжает свое рассуждение Батал Кобахия. — Мы ходили в них на раскопки. Я в ней был как китайский рабочий, а он в ней был как совершеннейший эстет. На мне это было, как роба рабочего, а на нем, как нечто эксклюзивное.
Я был в Институте палеолита в Петербурге. 24 года они его не видели, но они о нем говорят так, как будто он только что вышел за двери. Они проводили несколько конференций, посвященных Мушни Хварцкия.
В каких-то моментах старейшинами могут стать люди молодые, по своей мудрости. Мушни возглавил ополчение, и народ на него смотрел и верил. Он выполнял роль старейшины, чье мнение очень важно. Оно нас формировало, подпитывало, поддерживало.
После войны, где я потерял многих близких людей, родных, если мне и помогло что-то встать на ноги и опомниться, так это отношение к жизни Мушни Хварцкия".
Мушни Хварцкия погиб 6 декабря 1992 года на Восточном фронте в контактном бою за село Лашкиндар.
Его научный труд "Мачагуа – памятник среднего каменного века в Абхазии", по оценке палеолитчиков, — один из самых лучших на Кавказе. Гибель Мушни Хварцкия стала невосполнимой до сегодняшнего дня потерей для археологической науки республики.
