О том, каким Владислав Ардзинба был в работе и вне ее, о его переживаниях и тяжелой ноше, которую он пронес во время и после войны, рассказал корреспонденту Sputnik Бадри Есиава генеральный директор телекомпании "Абаза-ТВ" Руслан Хашиг.
– Руслан Мканович, вы много работали с Владиславом Григорьевичем. Не лишним будет вспомнить о том, как он вел абхазский народ к победе и каким лично вы его запомнили?
– Владислав Григорьевич был очень дальновидным, был открыт в общении с журналистами и даже многие задумывались, не выдает ли он какие-то государственные тайны. Я присутствовал практически на всех его интервью с иностранными корреспондентами и видел, как он располагал их к себе, что вызывало доверие ко всему тому, что он говорил. Помню, как большая группа журналистов из BBC брала у него интервью, после которого они между собой вели обсуждение. За все время беседы с корреспондентами он мог записать на бумаге всего два-три слова, никогда не пользовался никакими заготовками.
14 августа 1992 года мы записывали его обращение к абхазскому народу и когда он просмотрел подготовленный для выступления текст, он ему очень не понравился и он на месте отредактировал его. На тот период казалось, не слишком ли? Но, как показала жизнь, именно те слова были самыми правильными тогда. Он внес необходимую эмоциональную часть, потому что это обращение предопределило все остальные наши действия.
В условиях войны самым сложным моментом из тех, что я видел, было 3 сентября в Москве, когда весь политический "бомонд" России выкручивал ему руки. Грузины просто сидели и говорили, что не должны выводить войска, так как они находятся на территории Грузии. Тогда они и придумали такую формулировку, как передислокация войск, вместо вывода. А Ельцин говорил, что, если документ не будет подписан, будете нести ответственность за дальнейшее развитие событий. Ардзинба более 20 раз брал слово, но так и не смог добиться однозначного результата о выводе войск.
В документе также была такая фраза "осудить добровольцев". Владислав Григорьевич согласился его подписать только с учетом внесения особого мнения по поводу пункта о добровольцах. Он сказал, что не может их осудить, потому что они пришли защитить его народ от геноцида и многие из них погибли. Около получаса шло обсуждение этого момента, но в итоге он сумел их зацепить своими словами. этот пункт убрали. Это был очень тяжелый для него день. Несмотря на то, что ОН не добился вывода войск, Владислав Ардзинба, на мой взгляд, все равно победил в тот день.
– Уверенность в победе всегда была во время войны или же были моменты, когда надежда отступала?
– Владислав Григорьевич в публичном выступлении никогда даже под сомнение не ставил уверенность в победе, он всегда убеждал, что мы победим. Он говорил интеллигентно, мягко, но с такой уверенностью, что даже в мыслях допустить иное было сложно.
Если я не ошибаюсь, он вышел в эфир после мартовского наступления 23-го числа, и это было очень тяжело. Я не раз был свидетелем того, как ему было сложно читать сводки о потерях во время боев. Аппарат президента старался затягивать с передачей ему этих списков, а он очень бурно на это реагировал. Когда ты главнокомандующий большой страны, и ты своих солдат не знаешь даже в лицо – это одно, но когда ты с половиной страны лично знаком — дело другое. Он пропускал все через себя, и, когда говорят, что его болезнь стала результатом переживаний, конечно же, вполне возможно. В марте, конечно, наш "корабль" качнулся.
– Насколько я помню, есть история, связанная с матерью Владислава Григорьевича, которая поддержала его после мартовского наступления. Вы что-нибудь об этом знаете?
– Я лично от него слышал, когда он называл свою маму Надежду Язычба самым главным человеком в его жизни, которая оказывала положительное влияние на его жизнь и подставляла плечо в сложные периоды. А вторым таким человеком где-то 3 октября он в тосте назвал Сократа Джинджолия. И он часто говорил, чтобы проверить правильность своей точки зрения, надо выслушать Сократа Джинджолия и Станислава Лакоба, а истину он находил где-то между их мнениями.
Он был ученым, и чем больше источников информации и доказательной базы он собирал, тем больше его решения были аргументированы и логичны. Нестандартность Владислава Григорьевича заключалась в этом. Все пытались вычислить его с точки зрения обычного политика, но у него, скорее всего, была логика ученого, абхаза с крепким стержнем, который точно знал свои цели и задачи.
Я читал телеграмму, датируемую от 26 сентября 1993 года, которую он отправил в Женеву и внес предложение в целях создания условий для начала переговорного процесса по прекращению огня между Абхазией и Грузией. Вы представляете, за четыре дня до окончания войны, до нашей Победы и даже до освобождения Сухума, он точно знал, что война закончится именно в этот день.
